заболел железной корью. За потрескавшимся ветровым стеклом болталась пара обшарпанных игральных костей. Это было возмутительное зрелище.
Во всяком случае, так, по-видимому, считала няня Пирпонт. Она мрачно стояла посреди дороги, словно собираясь спросить, почему, ради всего святого, на этой машине нет ни розовых кроликов, ни голубых слоников. Когда фургон был уже совсем близко, она подняла широкую красную ладонь, чтобы остановить его. Так, с простертой дланью, она и угодила под фургон; тот сшиб её ржавым радиатором, распластав по земле, и загрохотал дальше.
— Боже мой! — вскричала Маргаритка, потому что хорошие дети и няни никогда не чертыхаются, и отвернулась.
— Цела, — сказал няня Пит. — Громадный дорожный просвет у этого белого фургона. Не отдавил ей ноги и даже кости не размолол. Смотри, поднялась!
И в самом деле, няня Пирпонт села. Котелок насунулся ей до самого подбородка, и она грозила кулаком большому чёрному дрозду, видимо, приняв его за белый фургон. С ног до головы она была в чёрном масле, вытекавшем из дырявого мотора.
— Я УВОЛЬНЯЮСЬ! — крикнула няня Пирпонт. Потом встала, шатаясь, вломилась в гущу рододендронов, и больше её никто никогда не видел.
— Домой, братан, — сказал себе няня Пит, склоняясь к самому рулю. Взвизгнув шинами, «ягуар» сорвался с места и помчался по дороге, бешено виляя. Через полчаса Маргаритка уже вылезала из грузовой сети на палубу «Клептомана».
— С победой? — спросила Капитан, стройная в тёмно-зелёном атласном платье, под цвет её глаз. В изящно наманикюренной руке она держала сбивалку для коктейлей с какой-то изумрудной жидкостью внутри.
— Наоборот, — сказала Маргаритка. — Они захватили левую лапу. Я проклинаю себя.
— Никогда этого не делай, — сказала Капитан.
— Мне очень жаль, — сказала Маргаритка, — и, если позволите, я постараюсь это исправить.
— Ну конечно же, — сказала Капитан. — Коктейль? Нет? Что ж, полагаю, тебе виднее. — И она ушла вниз.
Спустя некоторое время Крошки услышали приглушённые звуки рояля.
— Блюз «Грозовой понедельник», — сказала Маргаритка.
— Похоже, она не в духе, — сказала Примула.
— Поразительно острое трагическое чувство, — сказал Кассиан.
Маргаритка понимала, что дела идут нехорошо, совсем нехорошо.
Кассиан основательно ознакомился с машинным отделением. Всё, от глыбы угля до предохранительного клапана, включая полный промежуточный список бункеров, топок, труб, поршней, шатунов, клапанов и конденсаторов, расположилось в его голове в железной и медной математически строгой логической последовательности. Он и впрямь думал, что может развести пары и запустить машину с первой попытки; только вот Главным Рубильником распоряжался Старший Механик, а без Рубильника, как известно, — никуда.
В тот день, когда Маргаритка опростоволосилась у Офисов, Кассиан сидел в шезлонге между двумя благоухающими кучами угля, вытирал грязные руки концами и думал о конденсаторах низкого давления, как вдруг у него возникло очень странное чувство. Как будто кто-то направил на него луч фонарика, вот только луч этот был невидимого света. Подняв голову, Кассиан увидел глаза Старшого; сейчас они не вращались, а были устремлены прямо на него.
Кассиан приветственно поднял руку.
Старшой моргнул.
Кассиан встал и прошел между угольными кучами к кабинке управления. Вынув из кармана палочку, он нажал ею медную кнопку. Дверь немедленно отворилась.
— Заходи, — сказал Старшой. — У тепя польшие механические спосопности, я думаю. Чашку чая?
— Не откажусь, — сказал Кассиан, с любопытством озираясь. Тут были колоссальные ряды переключателей, целые семьи медных колес всевозможной величины, водомерные стёкла, шкалы и ещё что-то похожее на модель «Клептомана», беспрерывно бегавшее по озеру ртути. И часы — десятки часов, развешанных по стенам, тикали вразнобой и невпопад.
Старшой и Кассиан минут пять поболтали о механизмах. Потом Старшой взял железный чайник и поднёс его к медному крану; оттуда хлынул кипяток. Старшой дал чаю настояться, потом налил в чашку, добавил сгущённого молока и протянул Кассиану.
— А сами не выпьете? — спросил Кассиан.
Глаза Старшого слегка крутанулись.
— Я ненафижу чай, — сказал Старшой.
Кассиан отпил и сказал:
— Вкусный.
— Фкусные фещи я ненафижу тоже, — сказал Старшой.
Кассиан вежливо поднял бровь, интересуясь, нет ли где печенья.
— Я почти фсё ненафижу, — сказал Старшой. — Ненафижу фот эти пускофые фентили, потом регуляторы клапанов, потом датчики уровня масла ф подшипниках, потом измерители…
— Вы не могли бы повторить? — подобострастно спросил Кассиан.
— Да, я мог пы! — закричал Старшой. — Ты приходил сюда для чая, а не учиться запускать корапль. Я ненафижу процедуру запуска, — сказал он. Глаза его заметно вращались. — Плюс, я ненафижу капитан, команда, грапители, кочегары, моя одежда, мои ноги, ненафижу меня, проклятую рефолюцию, людей — фсё.
— Ага, — сказал Кассиан, обратив внимание на капризно выпятившуюся нижнюю губу Старшого, и подумал, что любой ребёнок, хотя бы наполовину воспитанный няней, мог бы, особо не напрягаясь, в пять минут довести его до белого каления. Конечно, это было не очень умно, но, выяснив, как действует та или иная вещь, Кассиан почти не мог удержаться от того, чтобы тут же не привести её в действие. Он показал на голову Медведя в стеклянном ящичке. — Выходит, вы и Королевского Михаила ненавидите?
— НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ! — взревел Старшой. — Я ЛЮПЛЮ ЕГО! ОН МОЙ МЕДВЕДЬ! ХОРОШО ПАХНЕТ, И ДОПРЫЙ, ОЧЕНЬ ДОПРЫЙ!
— А если кто-то найдёт остальные части и сложит их вместе?
— Я пуду молиться на этого челофека. Пуду делать фсё, что он захочет, до конца дней.
— Очень хорошо, — сказал Кассиан. Он взглянул на свои часы. — Ух, сколько времени! Спасибо за чай, Старший Механик.
— Не за что. Как же я ненафижу этот чай!
Кассиан подошел к двери, и тут все кукушки в часах закуковали разом.
— Надо собрать для Старшого части Медведя, — сказала Маргаритка.
— Почему? — спросила Примула.
— Потому что не можем же мы вечно стоять у берега, — сказал Кассиан.
— Почему? — спросила Примула.
— Потому что это судно, а суда должны плавать по миру.
— Не обязательно, — сказала Примула. — Мне и тут хорошо. И Шефу тоже.
— А ты никогда не задумывалась, — сказала Маргаритка, — откуда берется пища?
— Из кладовки, — сказала Примула. — Знаешь ли, я не глупая.
— Напротив, — тактично возразила Маргаритка. — Всё не так просто.
— Маргаритка, ты права, на нас лежит колоссальное бремя ответственности, — произнес чей-то голос. Он принадлежал няне Питу, который случайно забрел в тёплый уголок возле второй трубы, где сидели Крошки. — Нас, действующих нянь, осталось всею три. Всё-таки большая нагрузка. Не знаю, надолго ли нас хватит…
— Грабёж под видом нянь не единственный способ. Чем плоха кража со взломом? — сказал
