агрессия, усталость, возбуждение, грусть, радость, безразличие… Зависимости. Здесь все иначе! Здесь, в большом городе, все иначе! Вся жизнь иначе! Первое время я оглядывался. Но скоро я устал смотреть назад! И когда я устал, я понял: здесь, в большом городе все по-другому… Какое-то время мне даже нравилось — оглядываться. Кажется, с этим изменилась и моя походка, она стала свободнее, потому что мне приходилось оглядываться на ходу. Я не ждал никого. Нет! Я не ждал нападения или облавы, не ждал внезапного появления милиции. Я, был свободен. Но мне хотелось видеть больше, чем я могу видеть двумя глазами, глядя только вперед. Я был свободнее, чем прежде. И это было здорово! Хотя оглядываться, все видеть, подмечать — мне нравиться!
В большом городе я ощущаю покой. Покой абсолютно во всем. В местах большого скопления людей, в больших гипермаркетах я никому не нужен. Меня никто не смущает. И мне, определенно никто не мешает. Я хожу среди банок кукурузы и горошка, консервированной фасоли и маринованных огурчиков. Полок с прокладками и детским питанием, памперсами для взрослых и вантузами, «чупа-чупсами», презервативами и мороженым. Между мороженых креветок и полуфабрикатов.
Подолгу стою у книжных полок. Зачитываюсь у витрин с книгами и различными бульварными книжонками. Нравиться прикасаться к книгам. Одна… другая… твердые переплеты… нюхать корешки… Мне нравиться книжный запах: нюхая книгу, я становлюсь счастливым. Мне нравиться читать. В основном читаю первые страницы. По первым страницам я учусь определять содержимое, содержание и ощущать появление возможного интереса. Красивая твердая обложки, яркая и красочная… Содержание первой страницы — это раскачивающийся маяк-поплавок… Интересно-неинтересно! Люблю задерживаться у лотков со спиртным… Я пью виски с колой. Но мне нравиться рассматривать прилавки с бутылками. Мне кажется, каждая бутылка завораживает по-своему. Смотрите! Безобразное количество наполненного дурманом «стекла»! Текила… Наливаете текилу в маленький высокий и узкий стаканчик с донным заливом, получивших название «Caballito», переводиться как «лошадка» или «пони». Насыпаете немного соли в углубление у большого пальца, выжимает на нее каплю сока, все это слизывает и залпом выпивает содержимое стаканчика, затем закусывает лаймом, зажатым между безымянным пальцем и мизинцем.
Не нравиться ритуал?
Но, это же — Мексика! Жгучие латиносы! У них всегда есть более сексуальный вариант питья текилы: слизываете соль, скажем, с обнаженного плеча вашей спутницы, опрокидываете «кабаллито» с текилой и закусываете лаймом, который держит в зубах ваша соблазнительная партнерша. Чувствуете дух засушливой местности центральной Мексики? Мексиканская пустыня, столбики агавы, жалкая лачуга под палящим солнцем, внутри которой прохлада и полумрак. И все это потому, что она врыта в землю почти на четверть. А внутри, из ферментации и дистилляции сока агавы — тропического травянистого растения, получают текилу — символ мексиканского народа. Символ свободолюбивой Мексики!..
Откуда я знаю так много про алкоголь?
Это все Артур… со своей свободной ночной жизнью и свободной любовью! Хотя нет… пить я стал еще раньше… Пить я начал после Босса. С того времени вообще мало чего изменилось, так что я по- прежнему пью. Мне нравиться пить. Выпивкой я заменил многие жизненные процессы, протекающие со мной, в моем организме и вокруг меня… алкоголь — заменил мне внешний мир. Тогда я не готовил еду. Не покупал себе вещей. Я не нуждался в еде. Мне не нужны были вещи. Мне нужна была выпивка. И я пил… Я гулял в гипермаркетах, как во внешнем мире… Все что находилось за пределами моей квартиры, для меня и было внешним миром. Я ходил в него как в сортир — опорожниться и накидать в него бумаги. Я ходил в него, чтобы не врасти в пожелтевшие стены квартиры, не врасти в продавленный диван. Чтобы не убить себя в пустой съемочной конуре… Состояние вне алкогольного опьянения для меня тоже было внешним миром — страшным и реактивным.
Я гуляю в гипермаркетах.
Я ворую некоторые предметы. Нужный мне хлам. Нужные маленькие вещи: зубные щетки «Richie», зубную пасту «Rocks», мятные жвачки «Dirol», шариковые ручки «Corona», карандаши «Koh-i-noor», шоколад «Meller», порционные сливки для кофе «Zott», детские йогурты «DANONE», гель-смазка для продления полового акта «Contex», с содержанием пантенола… Я смотрю в торговые холодильники. Иногда я подолгу смотрю в холодильник, куда тут же начинают смотреть и все остальные, что оказываются рядом. Я отстраняюсь от холодильника, отклоняясь назад, и вижу, как они, оказавшиеся рядом, с интересом смотрят вглубь холодильника. Я оказываюсь за их спинами, а мои ноги стоят на прежнем месте. Люди смотрят внутрь. Скверно или сдержанно тычут в него, а точнее на его содержимое пальцами, ковыряются в пакетах, переворачивают, перечитывают ценники, перечитывают информацию на пакетах, выбирают понравившееся.
Никто… Никто не смотрит на меня…
Ходить по улицам большого мегаполиса приятно не меньше. В любую погоду, в любое время года. Летом: лиловое небо, огни большого города, накрапывающий теплый дождик, который приятно ловить ртом, принимая крохотную влагу внутрь и мечтая дойти до ближайшего пивного ларька. Зимой: белое небо, белая земля, белый снег, белые люди… С черного неба — падает белые снежинки. Парадокс! И вот он появляется на горизонте… Долгожданный маяк! Долгожданная суша, земля, материк! Ночной, гостеприимный пивной «рай»! Осталось преодолеть широкую полосу пенной воды, — дорогу, с четырьмя полосами движения в каждом направлении, трамвайные пути и еще одну полосу одностороннего движения и… вот оно… Счастье!»
Сергей уснул сидя на диване. На кожаном диване Артура Могилевского, в его квартире, c опустошенным бокалом «Old fashioned», в руках и… Ему снилась пивная, затхлый кислый «рай».
Не раздумывая, Сергей зашел внутрь, спустился по крутой лестнице в двадцать четыре ступеньки, и оказался будто бы в средневековье — в полутемном зале, среди бродяг и лесных разбойников. Никаких ассоциаций с цифрой «24» у Сергея не возникло. Никакого послания, никакого сравнения или сообщения. А если даже и было, то оно улетучилось из его головы, даже не приходя туда, едва он поймал обращенные к себе недобрые взгляды присутствующих. «Разбойники» на мгновение замолчали, оглядели неожиданного посетителя и не почувствовав угрозы от гостя, занялись своими прежними делами. Странная обстановка не располагала. Словно прилипнув, Сергей вжался в высокую стойку прилавка, за которым стояла усатая, неприятно толстая торгашка.
Сергей заказал стакан пива и жадно огляделся.
«Нате…», — сказала она, потрясая своей бульдожьей мордой.
Сгребая пластиковый стакан, Сергей еще раз огляделся и, выбрав свободное место в темном углу пивной, направился к цели. Уселся за грязный и липкий столик бродячей «здравницы». Выпив разом половину стакана, выдохнул, вызвав отрыжку. Отлегло.
«Ох, хорошо! Сразу такое облегчение… даже в голове… в голове… в мозгу… Кажется, оба полушария, каждая половина, каждая сторона заработала одновременно, проявляя свои физические и ментальные функции и способности. Сразу яснеют мысли, твердеют намерения, или наоборот… не пойму? Вроде бы появилась какая-то осознанность среди хаотичных полумыслей и полувпечатлений? А вроде, тело стало тёплым и уютным, а мысли — глупыми и бессмысленными…», — Сергей огляделся снова. Ему казалось, что наступившее прояснение в голове, как-то по-новому освежило и осветлило взгляд, которым Сергей хитро скользнул по залу, оценив его мрачную обстановку. Сделав еще несколько больших глотков, Сергей сладко выдохнул, но следующее послевкусие оказалось не таким приятным как его ожидание. Пиво было горьким. Сергей кисло сморщился:
«Димедрол, что ли добавляют, козлы! — подумал Сергей, прислушиваясь к внутреннему голосу и собственному телу, словно пытаясь ощутить анестезирующее, противогистаминное, ганглиоблокирующее действие. — Фу…»
Скрипнула входная дверь, и послышались шаги, словно в подвал спускались люди. Но из темноты узкого коридора на тусклый свет выпала лишь одна фигура. В первую минуту, Сергей не смог различить лица вошедшего, оно оставалось в тени. Фигура, одетая в какое-то длинное одеяние, стояла в позе арестанта, сомкнув за спиной руки. Сергею показалось, что человек пришел в пивной подвальчик прямиком из дома, в домашнем замусоленном халате, подпоясанном странным фартуком — длинным и узким. Полы этого странного одеяния едва ли не касались грязного пола, скрывая ноги и обувь позднего гостя. Наконец одеяние ожило, как театральный занавес, и тень выступила из темноты, отчего у нее появились глаза. Эти
