месть может быть только тогда, когда ты, таким образом, выправляешь сбившийся естественный ход вещей, помогаешь их природному течению, но не тех, что напрямую касаются тебя или связанных с тобой, а чужой часовой сбой, ну, когда стряхиваешь пыль с чужих униженных колен! Только тогда, она становиться особенной! А ты достигаешь состояния просветления… Ну, то что согласно эзотерической философии, называют — выходом в астрал?! То, что у вас в конце 19-го и начале 20-го века было популяризировано Теософией, в особенности работами Анни Безант и Чарльзом Ледбитером, и позднее Алисой Бейли. То, что у нас называют — бодхи, а японцы, вообще — сатори. Хотя, все одно! В общем, как говорят, хрен редьки не слаще! В вашей космологии астрал — есть первый метафизический план после физического, но только «плотнее» чем ментальный план. А астральный план иногда называют Миром иллюзий, и соответствует Кармическому плану Блаватской… Кстати, кама — это санскритский термин, обозначающий чувственное удовлетворение, сексуальные наслаждения, вожделение, страсть и любовь. Кама является одной из четырёх пурушартх — целей человеческой жизни, и самой низшей. Это потому что ее достигаю даже животные, которые подобно людям ищут физических наслаждений… Но я сейчас не об этом. Я говорю о состоянии просветления, что сродни биологической трансмутации человеческой природы, как прыжок в бессмертие, переход в лучистое существование. Можешь считать мои слова — революцией, — изменением наследственных свойств клетки в результате проникновения в неё чужеродной дезоксирибонуклеиновой кислоты, другого материального носителя наследственности… Дезоксирибонуклеиновая кислота — это полное название ДНК — если вдруг тебе неизвестно… Я и пришел к тебе, как чужеродная клетка, заронить в твое сердце собственное семя — зародить в тебе сомнения или уверенность… а что именно, ты решишь самостоятельно. Мир уже создал множество героев, облачив каждого в собственную веру и правду, но все они относятся к двум основным, и боюсь, единственным архетипам — герой и антигерой. Дав каждому свой простой раскодированный мессадж. И пока эти — одни, выбирают для себя схему своего перерождения, второго пришествия, прибегая к мифологическим инициационным обрядам, другие — только и рассуждают о мифологических победителях крылатых огнедышащих и трехлицых существах с дырявой грудью, плотно уткнувшись в пыльную книжонку о мифах! Чихают, и протирают от соплей очки! Да будет тебе известно, Луноподобнейший, в нашей мифологии, в отличие от многих других народов — героями выступают не всегда люди с дырявой грудью или тремя лицами. Чаще всего это были звери: драконы-императоры, рыбы, черепахи, птица-фэнхуан… или заяц, например; а антигероями — чаще всего выступали длинноухие и крылатые, огнедышащие существа, Шижоу, ее еще называют — зрячая плоть… Или какие-нибудь природные стихийные проявления, например, бесформенная масса первозданного Хаоса или Наводнение. Так вот… почему-то эти другие размышляют и рассуждают о героях именно в тот момент, когда эти чудовища летают над ними и пердят огнем… и всегда нужен какой-нибудь У Ган с Луны чтобы заметить этих огнедышащих «драконов»… или очередной Хунь-тунь…
Сергей встрепенулся, услышав неожиданные резкие слова, словно пришел в сознание. Поглядел на возбужденно рассказывающего китайца, с волосами собранными на затылке в пучок, отметив, что заметил это именно сейчас, когда увидел вздувшуюся на его лбу кривую синюю жилку. Она, побагровев, вздулась, но старик не замечал этого, он продолжал вещать. Сергею стало неожиданно душно. Тошнотворный ком подкатил к горлу.
— Извините… извините меня, мне пора… — поднимаясь, сказал Сергей, перебивая китайца. — Мне пора!
— О, что ты, Небоподобный, не беспокойся! Ничего… — тоже поднимаясь и раскланиваясь, ответил старик.
Сергей выскочил из-за стола.
— Спеши, спеши… но помни: процветание — будет найдено в справедливости… Если утром познаешь правильный путь, значит вечером можно умереть! — бросил старик Сергею в след, когда тот уже бежал на выход.
Сергей выскочил из пивной, споткнувшись на пороге и едва удержавшись на ногах. Все казалось каким-то странным сном.
«А может, это и был сон?» — подумал Сергей, теперь он не был уверен, что увиденное и услышанное в пивном подвале, было реальностью. И не был уверен, что старик-китаец действительно был в пивной. Все перепуталось: реальность с вымыслом, фантазии с пивом, пиво с димедролом…
В этот момент, Сергею казалось, что он перестал принадлежать себе, став невесомым и понесся словно мотылек летящий на свет, на яркий свет стремительно приближающихся огней, парализующий и скрипящий, свистящий тормозными колодками и шинами об асфальт. Услышат тупой удар, даже не почувствовав, как столкнулся с чем-то грузным и тупым, после чего образовалась кромешная темень.
Несколько секунд было тихо. Может быть две секунды. Может быть три. Потом, в этой темноте, хлопнула автомобильная дверь, и послышался голос:
— Твою-то мать! — произнес он. — Mother» s fucker, блядь! Fuck you, сука!
«Голос… голос… Чей же это голос? — думал Сергей оказавшись в мягкой темноте, — может, голос Артура Могилевского? — стал перебирать в уме Сергей. — Или это голос Вениамина Степановича? Что ему от меня надо? Точно! Это отец Артура!» — непослушное тело Сергей резво оторвалось от земли. А потом в глаза снова ударил яркий свет фар…
Часть вторая
Новый день наступил в полдень. Сергея разбудило солнце. Оно ненавистно топталось по его лицу.
— Нет! Не надо… — бормотал Сергей в полудреме.
Оно прыгало на его лице, всем своим грузным телом. Телом в тяжелых ботинках. Жесткими подошвами ботинок в крови, сочащейся из носа, прилипая к лицу, щеке, виску, уху. Сквозь тяжелые подошвы пробивались колючие солнечные лучи, слепящие и карябающие глаза, веки и разбитые на зубах губы… У солнца было лицо Могилевского.
— Не-е-ет… — стонал Сергей.
У солнца было лицо Могилевского… Могилевского Вениамина Степановича, отца Артура!
— Не-е на-а-адо!.. — тяжко простонал Сергей.
— Что, дружок, больше не надо? — глухой голос неожиданно материализовался в звонкий голос Артура. — Половину бутылки-то съел… половина — еще осталось!
Сергей, приоткрыл мутный правый глаз, и попытался сфокусировать его на голосе. Перед глазом плыли неразличимые предметы, и тогда он разлепил второй:
«Стул?.. — подумал Сергей, увидев предмет похожий на стул. — Стол?.. — Сергей присмотрелся к предмету стоящему рядом со стулом, — стол на колесиках! — в проеме окна, раскачивался темный силуэт человека, с размытыми чертами лица и нимбом над головой из ослепительных ярких и переливающихся солнечных лучей. — Он?!.. Вениамин Степанович?.. Вот он… — Солнце!» — мысленно произнес Сергей, и даже услышал свой собственный голос, почувствовав в нем нотки органного звучания. Словно он, голос, возвестил о пришествии мессии:
— Послушайте, Вениамин Степанович…
— Вот те на… Что, Сережа, перепил? Не узнаешь? Это я — Артур…
— Да! Да! — бормотал Сергей, приходя в сознание.
— Я — Могилевский… но только — Артур! Ты — Сергей… Ты в моем доме… Очнулся? Очни-ись! Слышишь?
— Да, да… — часто замотал головою Сергей, вставая. — Очнулся, очнулся…
— …от он — Красавец!
— Слушай, Артур, на счет завтрака…
— А что с завтраком? — не понял Артур.
— Ну… то, что ты заказывал: гренки на раститель… — не договорил Сергей, смущенный внезапным хохотом. Могилевский хохотал в голос, как сумасшедший, — Артур, ведь, ты… это… не серьезно?
— А ты… серьезно?! Ты — ненормальный, Серега! Ты — псих! Господи, ты, прямо как мой отец!
