человеком оказался крупный, и рослый азиат-блондин. Сделав шаг вперед он, снова остановился и, еще пристальней пригляделся к присутствующим. Задержав свой прищуренный взгляд на Сергее, он бегло оглядел остальных и направился к бару.
Сергей с интересом наблюдал за китайцем.
«Почему я решил, что он китаец? — подумал Сергей, — может он кореец… или скажем, японец? Нет… — тут же ответил самому себе Сергей, разглядывая незнакомца, — на японца он не тянет! Не такие узкие глазки как у япошек, да и лицо не такое кислое… Точно китаец!» — пока Сергей разглядывал азиата, тот что-то заказ в баре. Несмотря на то, что он был совершенно незнаком Сергею, у китайца почему-то было знакомое лицо.
— Поднебеснейшая, — произнес он, обращаясь к собакоподобной барменше, сделайте мне… — он подманил ее пальцем и что-то очень тихо произнес. Сергей не услышал. Барменша кивнула головой, приведя в движение мощные обвисшие щеки, и удалилась. Пока она отсутствовала, старик послюнявил подушечку указательного пальца и очень нежно пригладил длинную ниспадающую на край глаза густую правую бровь. Послюнявив палец вторично, произвел туже процедуру, но только теперь с бровью левой. Появившимся в его руках маленьким металлическим гребнем, очень медленно он расчесал жидкую седую бородку, растущую под выразительной нижней губой. Снова послюнявил палец и растерев влагу пальцами, дважды провел по всей длине своей бело-козлиной бороды, придав ей уверенное стоячее положение.
«Сомнений нет… — китаец! — внутренне воскликнул Сергей, вспомнив, что именно такого китайца Сергей видел в первых появившихся на постсоветском пространстве малобюджетных фильмах про шаолиньских монахов с Ли Ляньцзе, более известным как Джет Ли, — Пепельно-белый старец… — из фильмов про кунг-фу! Как же они тогда назывались?.. кажется «Храм Шаолиня»… или вот еще один помню, — «Семь ступеней Шаолиня»? Их было много: летающие оранжево-желтые обритые ускоглазые парни с непонятными синими точками на лбах… Словно их твердые бошки пользовали вместо пепельниц, издевательски-симметрично туша в них выкуренные сигареты!»
Сергей смотрел на странного вида гостя. Тот, получив свой заказ, состоящий из стеклянной рюмки водки на блюдце, еще раз оглядел зал, хитро глянул в сторону Сергея и направился прямо на него. Плавно скользя в его сторону, к столику, он замер в метре, совершенно по-идиотски улыбаясь.
Смутившись, Сергей отхлебнул пива.
— Любезнейший, можно присесть за ваш столик? — спросил китаец.
«Любезнейший?..» — удивился Сергей обращению китайца, хмыкнул, но, тут же, согласился:
— Конечно! Пожалуйста!..
— Благодарю тебя, Небоподобный! — следующим произнес старик, и аккуратно, и очень бережно для своего возраста, опустился на стул, напротив.
«Небоподобный?.. — снова в мыслях удивлялся Сергей. — Где он нахватался этих словечек? Любезнейший… Небоподобный… Поднебеснейшая?.. Сумасшедший старикан! — Сергей искоса взглянул на мужчину напротив.
Китаец хотел что-то сказать.
— Меня зовут Кун-Цзы… — наконец, отчетливо произнес старик.
Сергей отпил горького пива, после чего китаец стал очень быстро и совершенно непонятно говорить. Его слова словно расплывались перед глазами Сергея, приобретая некое тягучее состояние, расплывчатое, повторяющееся и похожее на эхо. Сергей ошарашено смотрел ему в рот. Слова, которые произносил старик на чистейшем русском языке, совершенно не совпадали с разговорной мимикой лица, словно китаец только открывал рот, а кто-то другой, невидимый глазу, произносил за него слова.
— Меня… — только и успел произнести Сергей.
— Не надо… этого совершенно не требуется. Не утруждай себя Сергей, — сказал только что представившийся незнакомец. — Когда мне было пятьдесят лет — я познал волю неба, в шестьдесят — научился отличать правду от неправды… Я знаю, как тебя зовут. Я даже знаю больше о тебе, чем ты знаешь о себе. Я вижу твое сердце… — сказал китаец, удерживая в обеих руках блюдечко со стоящей на нем прозрачной рюмочкой.
Плавными движениями старик, трижды качнул посудой вверх-вниз, как бы пряча за нее свое лицо, после чего нежно и с блаженным лицом выпил содержимое рюмки. Некоторое время чему-то улыбался, а затем поставил рюмку на стол.
Сергей смотрел на его руки в совершенном оцепенении и растерянности, и когда китаец закончил свой ритуал, он, наконец, словно слова были резиновые, протянул:
— И что же… что… вы видите?
После столь стремительного начала знакомства, и совершенно загадочного вида незнакомца, у Сергея даже не повернулся язык обратиться к старику на «ты».
— Твое сердце похоже на Луну… Ты когда-нибудь смотрел на Луну?
— Ну, конечно же… смотрел! — возразил Сергей.
— И что же ты, мой небесный друг, там видел? — загадочно расширив свои узкие глазки, спросил пепельный китаец.
— Видел? Видел… — растерявшись повторил Сергей.
Вопрос: «…там видел…», поставил Сергея в некоторое недоумение, от чего Сергей сделался задумчив: что же я мог там видеть?.. на Луне… — думал Сергей. — Да ничего! — и немного замешкавшись, выдал, — Луну и видел!
— Вот видишь… — вспыхнул старичок, — самого главного ты и не заметил! — растягивая вздернутую верхнюю губу, Кун-Цзы оскалился в торжествующей улыбке, отчего оголились его крупные передние зубы, а глаза превратились в узенькие щелки. — На Луне есть темные пятна… и такие че-е-ерненькие точки, которые называют лунными кратерами. Поверхность Луны словно поражена оспинками угревой сыпи — маленькими лунными воронками. Во времена правления императора Джоу, мы думали, что в основе космической вертикали лежит… или правильнее было бы сказать стоит солнечное дерево — фусан, в основе которого лежит идея древа мира. А вот на луне живёт некто У Ган, посланный туда срубить растущее там огромное коричное дерево. Но срубить оказалось не так просто. Следы ударов топора У Гана тут же зарастали, как только он вынимал топор из ствола растения для того чтобы нанести следующий удар. У Ган все же придумал, как срубить дерево, он осыпал лезвие топора базальтовой пылью, которая при смешении с соком растения каменела, и не пропускала влагу насыщенную кальцием по разрубленным волокнам кассии. Оказалось, что сок коричного древа содержит кумарин, который соединяясь с кристаллами базальта, образовывал слюдообразный камень. Но как только У Ган срубал дерево оно тут же прорастало рядом имея еще больший диаметр ствола, достигающий иной раз пятнадцати километров. Первое вечнозеленое дерево кассии имело диаметр всего лишь два километра. На месте срубленного дерева оставался пенек, который видится нам кратером-оспиной.
Сергей смотрел на китайца, раскрыв рот. А старик неуемно болтал, продолжая рассказывать безумные вещи:
— Так вот, не пугайся, на твоем сердце тоже есть темные пятна — черные оспины. Нет, не подумай, что это дерево — кассия обыкновенная растет, нет! Природа твоих черных пятен совсем иная… природа твоих червоточин совершенно уникальна, она двойственна… это, и видимая тобой несправедливость, которой ты даешь особую оценку, и которая поражает твое сердце. И твоя собственная, тобой оправдываемая ненависть, та, самая, которая к величайшему сожалению создателя небесного тоже тебя разрушает… Ты меня понимаешь?
— Ну-у… я… не совсем, — закачал головой Сергей и крепко зажмурил глаза, в надежде изменить этим, как ему казалось, искаженную реальность. Но когда он с опаской раскрыл их, китаец не исчез, не испарился, а был живее всех живых и счастливо улыбался.
— Это не беда! Пройдет немного времени, и ты все поймешь! — успокоил старик Сергея, — я вообще не огорчаюсь, если люди меня не понимают, огорчаюсь, если я не понимаю людей. Ты решил убить человека — это плохо! Но ты решил, что убив его, ты восстановишь справедливость — это хорошо! Месть — это суррогатная справедливость! Месть — это плохо, справедливость — хорошо… Бездействие — это трусость! Не мстят только трусы… и попробуй разбери? Я не явлю тебе мысль новую и светлую, но кое что скажу тебе… а додумать тебе предстоит уже самому, трансформируй свои прежние мысли, потому как в услышанном от меня есть нечто иное, чем то, что просто сокрыто за словами… Слушай: справедливой —
