– Да нет, всё в порядке, – возразил Палладис. – Он должен знать о таких вещах и понимать их.
Палладис взял мальчика за плечи и посмотрел ему прямо в глаза, желая, чтобы тот осознал всю серьёзность того, что он сейчас услышит.
– Я когда-то работал на влиятельного человека, который не желал, чтобы я что-нибудь делал для кого-либо другого, – начал он. – Мне не нравились подобные ограничения, и я втайне принял заказ от другого лица, хотя и знал, что если всё вскроется, то я дорого за это заплачу. Влиятельный человек узнал о моей второй работе и послал ко мне в дом людей, чтобы выразить своё неудовольствие. Я трудился в известняковой каменоломне к западу от Дворца, но моя супруга и два сына были дома. Те люди перерезали горло моей жене и прострелили сердца моим мальчикам. Я вернулся из каменоломни и обнаружил всех троих. Они так и лежали там, где упали.
Глаза мальчика округлились, и Палладис понял, что он напуган. Это было хорошо. Страх сохранит его в живых, спасёт его от многочисленных охотничьих уловок выслеживающей его смерти.
– Бедняга... – сказала Майя, оттягивая сына подальше от Палладиса.
Он отвлёкся от её боязливого сочувствия и от горечи, которая поднималась в его душе, переведя взгляд на её мужа, сидящего сбоку с каменным лицом. Оно было подавленным и пустым, как будто из него выкачали все жизненные силы.
Палладис прекрасно знал это выражение. Иногда ему казалось, что этот человек никогда не снимает его со своего лица.
– Эстабен? – произнёс Палладис, но мужчина не поднял глаз.
Он повторил имя, и голова наконец-то вскинулась.
– Что?
– Твои сыновья выздоравливают, Эстабен, – сказал Палладис. – Ты должен чувствовать облегчение.
– Облегчение? – спросил Эстабен, пожимая плечами. – Вали и Чио сейчас с Императором. Если уж на то пошло, то это они счастливчики. Остальные из нас должны жить в этом мире, со всеми его страданиями и болью. Скажи мне, жрец, с чего мне чувствовать облегчение?
Палладис разозлился:
– Я соболезную твоей потере, но у тебя есть два сына, которым ты нужен. И я не жрец.
– Ты жрец, – возразил Эстабен. – Просто ты этого не понимаешь. Это храм, и ты его жрец.
Палладис покачал головой, но прежде чем он успел опровергнуть слова Эстабена, здание наполнил треск ломающейся древесины, за которым последовал тяжёлый хлопок двери, выпавшей из своей коробки. Раздались тревожные крики, и люди начали отодвигаться от входа.
Через разбитую дверь переступили семеро мужчин. Здоровых. Жестоких. Опасных.
Они были закутаны в меха, перетянуты кожаными ремнями и заключены в некое подобие доспехов из кованых стальных пластин. На двоих были увенчанные шипом шлемы; первый был вооружён чугунным перначом зловещего вида, а другой имел при себе массивное оружие с расходящимся стволом, вдоль которого шли отрезки медных трубок, соединяющиеся с искрящимся цилиндром, заполненным крошечными дугами электрических разрядов. Мышцы их мощных рук поигрывали извивающимися татуировками, и над правым глазом каждого из них был выжжен зазубренный символ молнии.
– Люди Бабу Дхакала, – раздался придушенный голос Роксанны, но Палладис заставил её замолчать, замахав на неё рукой.
Он шагнул в центральный проход, выставив перед собой руки.
– Прошу вас, – начал он. – Это обитель покоя и ритуала.
– Уже нет, – сообщил широкоплечий человек, входя в здание вслед за своим авангардом. Он возвышался над семью опасными бандитами, заставляя их казаться малышнёй. На его груди перекрещивались перевязи с ножами, образующие букву 'X', а с пояса свисала тройка позвякивающих вразнобой мясных крюков. Рядом с ними располагалась кобура с широким пистолетом, и было очевидно, что его калибр слишком велик, чтобы обычный человек мог выстрелить из него, не лишившись руки из-за отдачи. Его бицепсы обхватывали шипованные браслеты из кручёного железа, из-за которых его вены пульсировали, как извивающиеся под кожей змеи.
Всё тело мужчины было расписано художественными татуировками в виде бесчисленных изображений молний, молотов и крылатых хищников. Те немногие места, на которых кожа ещё сохранила природный цвет, имели нездоровую бледность трупа, а из уголка его рта тонкой полоской сочилась кровь.
Но Палладис узнал личность того, кто пришёл совершить возмездие, по глазам. Их зрачки были такими крошечными, что казались всего лишь чёрными крапинками в море красных точек от лопнувших капилляров. Глаза человека были в самом буквальном смысле налиты кровью.
– Гхота, – выдохнул Палладис.
Афина поднималась вдоль центрального ствола Шепчущей Башни, возносимая по двойной спирали из неподвластных гравитации частиц. Это вызывало отвратительный зуд кожи и болезненную пульсацию в рубцовой ткани, которой кончались обрубки её ампутированных бёдер. Оставалось вечной загадкой, почему создатели Шепчущей Башни сочли пневматический лифт излишеством, и когда бы Афине ни приходилось перемещаться вдоль вертикали этого строения, она ещё ни разу не упустила случая призвать проклятия на их голову.
Ей было крайне необходимо увидеть Наставницу Сарашину, так что она поднималась сквозь этажи башни к верхнему крылу 'Онейрокритики Альчера Мунди', великой библиотеки грёз Города Прозрения. На её бёдрах лежала стопка бумаг и учётных журналов грёз, где содержалась чреватая последствиями запись её последнего путешествия в Имматериум, которая требовала повторного истолкования. Никто не понимал предсказательных техник Ватиков лучше Аник Сарашиной, и если кто и мог внести ясность в последнее виде?ние Афины, то это была её бывшая наставница.
Поток частиц наконец-то рассеялся, и Афина задействовала управление кресла своей рукой- манипулятором. Оно пошатнулось, когда одно репульсорное поле сменилось другим, и она поморщилась от сильного натяжения в рубцовой ткани своих изуродованных конечностей, которая и без того походила на кожу барабана.
Афина миновала сводчатый вход библиотеки, кивнув подразделению Чёрных Стражей, которое несло караул у дверей с мощной бронёй. Она почувствовала, как гудящие духи встроенных в арку машин оббегают её своими бесстрастными глазами, убеждаясь, что она не принесла в библиотеку никаких запрещённых вещей.
Эту секцию 'Онейрокритики Альчера Мунди' заполняли огромные скрипучие стеллажи, которые возносились вверх на сотни метров, в то же время расходясь лучами от центрального узла. Здесь были руководства по истолкованию, дневники с записями грёз, учётные журналы виде?ний и множество книг по общепринятой астропатической системе образов. Тут же находился и полный архив сообщений, которые циркулировали между Террой и остальной Галактикой, который содержал все до единой передачи, принятые и отосланные Городом Прозрения.
По книгохранилищу зелёными призраками блуждали многочисленные сутулые астропаты, которые стремились внести ясность в свои виде?ния. Телепаты более высокого ранга занимались добавлением одобренных накануне символов в постоянно растущую коллекцию. Каждое новое вливание санкционировалось Артемейдонсом Юнем, смотрителем этого бесценного хранилища. Афина видела, как дородный старый телепат шаркает между стеллажами с гроздью подпрыгивающих люм-сфер в руке и свитой затюканных помощников за спиной.
Афина двигалась вокруг центрального узла, пока не почувствовала присутствие Сарашиной, обнаружившейся в секции, посвящённой природному символизму. Она полетела к своей бывшей наставнице, и та подняла голову при её приближении. Хотя астропаты и были лишены обычного зрения, их ясновидение позволяло им воспринимать окружающий мир ничуть не хуже зрячих людей.
– Афина, – сказала Сарашина, улыбаясь с неподдельной теплотой. – Ты как?
– Измучена и утомлена, – ответила Афина. – Разве астропат может чувствовать себя по-другому?
