и через час стрелка термометра на стене доползла до семнадцати. Денис подкинул еще дров. Высыхавшая на теле одежда плохо пахла. Денис нашел упаковку свечей и расставил их по дому по три, четыре штуки.
Он пошел на улицу, где под крышевыми стоками стояли бочки для сбора дождевой воды. Они были полны, и он натаскал в дом воды.
Мария рылась в ящиках комода.
— Нашла белье. Смотри, твой размер?
Она бросила Денису несколько маек и трусов, достала простыни, пододеяльники, полотенца. В шкафу нашлись свитера и камуфляжные брюки.
Он поставил на печь чайник и ведра, и скоро у них была теплая вода. Сначала Денис, а после Мария умылись, как могли, и переоделись в найденное белье. Порывшись на полках рядом с печью, Денис нашел консервы и стал смотреть срок годности. Вскипятив воду, приготовил кофе с молоком, разогрел тушенку, заварил кипятком гречневые хлопья, смешал с тушенкой.
Они поели, сидя на кроватях по разные стороны печи. От ее кирпичных стен шло тепло, а Денис продолжал подбрасывать дрова, и скоро Маше стало жарко в свитере и она сняла его, оставшись в майке.
После ужина Денис отнес грязную посуду на кухню и помыл. Расставляя тарелки в посудный шкаф, нашел бутылку настойки. Они выпили по тридцать граммов и полчаса подождали, прежде, чем пить дальше. Это был травяной настой. Сушеные зверобой, полынь, и черт знает что еще, заливали водкой и держали так. Местные верили, что этот настой лечит от всех болезней. Не знаю, как насчет болезней, сказал Денис, но по шарам лупит крепко. И оба смеялись.
Настойка разморила. В печке щелкали дрова. Было тепло и уютно. Свечи давали неяркий свет, не доходивший до стен, и темные углы казались зловещими.
Они разговаривали.
— Лет пятнадцать назад, в Лефортово… У меня там девушка жила, — говорил Денис, — я приехал вечером, пошел от остановки пешком. Был октябрь, темнело рано. Ехал в сумерках, а к дому подходил уже ночью. Фонари не горели. Свет был только от маленького магазина в подвале. Я пошел туда купить вина. И увидел, как двое пацанов, лет шестнадцати, избивали третьего. Забивали насмерть. Я стоял и смотрел. А потом развернулся и пошел за дом, прочь. И все это время, пока не завернул за угол, старался идти медленно, неслышно, и боялся, что они меня заметят.
— Ты мог бы позвонить.
— Пришлось бы объяснять ментам, почему я, здоровый парень, не вмешался. А пока они доехали, его б убили. Но больше всего я боялся, что меня зло отметит. Оно не трогает трусов. А если ты задеваешь его, оно замечает тебя, и все, ты на крючке. Я боялся зла.
— Но меня-то ты спас.
— И убил человека.
— Плохого.
— Если мы хорошие. Вчера меня пытались убить. Просто так. Я шел по обочине, а он хотел сбить меня, а когда не получилось, стал стрелять, но стрелял плохо, совсем не умел. Я выстрелил в ответ, кажется, задел, и он убрался. Люди стали убивать вперед. Заранее. Не на угрозу, а на всякий случай. Он увидел меня и решил убить, пока я не убил его.
Они выпили еще, и разговор зашел о чем-то другом. Вскоре, как часто бывает в таких обстоятельствах, стали рассказывать о детстве, юности.
Они смеялись и говорили взахлеб, перебивая и подсказывая друг другу, хором договаривая конец фразы.
Неправда, что любви не бывает или что она проходит через год, и неправда, что нет подходящих друг другу людей и что надо любить того, кто рядом, а не искать недостижимого. Люди устают искать и боятся одиночества, и любят силой того, кто рядом; но есть и искра, и она бывает, и они сейчас высекли ее.
Они встретились. Они созданы друг для друга. Эта любовь освободит их.
Она смотрел на его руки и глаза. Это был ее мужчина. Тот, которого она ждала всю жизнь, чьи черты искала в случайных спутниках, за которые цеплялась, найдя хоть одну.
Он видел ее улыбку. И понимал, что любовь поглотит его, сделай он хоть шаг, и станет его воздухом, без которого он задохнется. Она была рекой, из которой не выйти. С ней нельзя было — наполовину.
Они растворятся друг в друге, и станут взаимными смыслами. Каждый из них для другого — ключ, который откроет спавшую душу.
— Здесь можно жить, в принципе, — сказала она.
Они сидели на кроватях, друг против друга, хмельные, чистые, влюбленные, и он понял, что она хотела сказать. Надо было пойти к ней и провести рукой по ее щеке, и поцеловать, и стать единым с ней. Он сказал:
— Спокойной ночи.
Он устал и хотел спать.
Маша проснулась от запаха.
— Сегодня суперзавтрак, — сказал Денис, — кофе и яичница с тушенкой.
— Где яйца взял? — спросила она, и оба рассмеялись.
Он взболтал омлет из яичного порошка, сухого молока и воды. Толстый желтый блин на сковороде видом напоминал застывшую строительную пену, а вкусом — резину. Волокна тушенки окружали блин полукругом, как волосы — лицо, и они назвали омлет китайцем.
— Я, наверное, первой пойду, — сказала Мария, — а ты завтра. Или наоборот.
Он не спросил почему. И сейчас было больно расставаться, но стоит привязаться — не смогут друг без друга. У него семья. У нее, наверное, тоже кто-то есть.
Дождя не было. Через час Марию подобрала машина. В ней ехали муж и жена, обоим под сорок, похожие на учителей. Муж улыбался Марии, жена смотрела строго и подозрительно. Муж сказал, что Москва, в тщетной попытке удержать власть, направила в ближние области армию из снежков, армейских, и прочего сброда. Они стреляли, в них стреляли в ответ, насилие возрастало на насилие, и жестокость множилась в порочной закольцовке.
— Лучше не говорите, что из Москвы, тем более офицер. Разговаривать не будут, шлепнут сразу. Затеряйтесь пока. Или совсем. Вы на мою не обижайтесь, — хохотнул муж, обернувшись на заднее сиденье, к Марии, — она все время такая. Это ее идея была вас взять. Кто вы, забыл, откуда?
— Из Зарайска, — сказала Мария, — беженка.
Водитель удовлетворенно кивнул.
Через пять дней она снова была в Кармазине, и здесь узнала, что Крайнев не вернулся, а жена, сын и их друг уехали в «Зарю», и что у поселенцев большие проблемы с яшинскими бандитами, и что
Следовало вернуться в Москву. Но она продолжала оставаться в Кармазине из глупого упрямства. Убить Крайнева стало ее манией. Внутренний голос, раньше являвшийся только ночами, осмелел и стал громче. Останься, говорил он Марии. Ты должна быть здесь, это твое место, предназначение и судьба.
Семья оставила Крайневу записку в двери — значит, ожидалось, что он придет. Дом напротив пустовал, старый, деревянный. Маша заняла в нем квартиру с окнами на бывшее крайневское жилье. Она не могла наблюдать за домом все время и уповала, что визит Крайнева, если вообще состоится, попадет на ее дежурство.
После отлучки или утром, проснувшись, она заходила в дом и проверяла записку. Белый лист торчал в двери.
В Кармазин с юга ворвалась бригада из армии Мамедова. Всю ночь стреляли. Утром мэр откупился продуктами. К вечеру на город напали дезертиры, пьяные и грязные. Захватили мэрию и милицию, и склады. Их было много, но воевать они не умели. Найдя спирт, перепились, и ополченцы выбили их к утру, вывели за город и там расстреляли. Людей в этих схватках не берегли. Народ стал уходить из Кармазина по деревням, но через несколько дней напуганные люди возвращались и говорили, что в деревнях вообще ад. А здесь еще ничего.
