— Неизвестно, — развел руками верный слуга.
— Что значит «неизвестно»? — возмутился Илья Романович. — Вынюхай и доложи! Я должен знать, что она затевает, и упредить любое ее действие! От этой девки так и жди какой-нибудь каверзы!
Илларион поклонился и вышел, а через минуту князю доложили, что его хочет видеть учитель Борисушки, отец Себастьян. Князь бросил в камин подсохший компресс и принял иезуита, уже твердо стоя на ногах.
— Я отказываюсь понимать, что происходит в этом доме! — с порога начал нервный француз. — Вы приглашаете меня к старшему сыну, который вовсе не рвется к знаниям, а младший ваш сын крадет у того учебники и зубрит их по ночам, хотя у него никто не спрашивает уроков!
— Что это вы говорите, ваше преосвященство? — расхохотался ему в лицо князь. — Мой младший сын так сильно болен, что…
— Ваш больной сын третьего дня украл у вашего здорового сына учебник латыни, а вчера не побрезговал и греческим, — перебил отец Себастьян. — В результате Борис опять не выучил урока.
— Неужели вы не понимаете, что это обыкновенные детские шалости? — все еще посмеиваясь, пожал плечами Белозерский. — Борис не учит урока и сваливает все на больного брата, зная, что того все равно не накажут.
— Но я не намерен платить за детские шалости из своего кармана! — возвысил голос аббат, но тут же опомнился и смягчил тон: — Может быть, вам лучше самому разобраться с детьми? Почему бы, например, не отдать в учение и младшего сына? Иногда сильная тяга к знаниям побеждает болезнь, мировая история знает тому массу примеров. Многие знаменитые люди не отличались крепким здоровьем, к примеру, великий Ришелье…
Илья Романович нахмурил брови и брезгливо повел носом, будто учуял какой-то подозрительный запах, исходивший от опрятной сутаны иезуита. Он не любил, когда вмешивались в его семейные дела да еще давали советы, прибегая к примерам из мировой истории.
— Хорошо, я поговорю с детьми, — холодно пообещал князь и небрежным мановением руки отпустил учителя.
После ухода отца Себастьяна он велел срочно разыскать Евлампию. Как ни избегал он нынче разговора с карлицей, но при первом же затруднении вынужден был прибегнуть к ее помощи.
— Звал, батюшка?
Она была сегодня необыкновенно ласкова, почти нежна.
«Хочет просить за эту злобную дуру! — догадался Илья Романович. — Нет уж, родимая, дело сделано, и от своего слова я не отступлю! Сколько же можно мне перед девчонкой унижаться?! Кончено!»
Евлампия хорошо научилась читать его мысли и потому даже не заводила разговора о Елене. Она чувствовала, что этим может только навредить девушке, спрятавшейся у нее под крылом.
— Хорошо ли ты смотришь за детьми, матушка? — издалека начал князь.
Этот слишком общий вопрос удивил Евлампию.
— Неужто Борисушка опять набедокурил? — насторожилась карлица.
— «Борисушка набедокурил»! — передразнил ее князь. — Набедокурил как раз не Борисушка, а твой ангельчик Глебушка.
— Окстись, батюшка! Что ты такое говоришь? Где ему шалить, сердечному?
Евлампия всегда болезненно воспринимала проявление нелюбви князя к младшему сыну, а уж обвинение против несчастного ребенка сочла за неслыханное кощунство. Карлица потемнела лицом и, забыв о дипломатии, приготовилась высказать Илье Романовичу много нелицеприятных истин, да тот вовремя упредил назревавшую канонаду:
— Вот и я о том же — где такому шалить?! Но отец Себастьян утверждает, что Глеб украл у Борисушки учебники латыни и греческого…
— Не может быть! — всплеснула руками Евлампия. — Что он, ирод гунявый, выдумывает?
— А ты руками-то не маши, матушка, все равно не полетишь, а ступай-ка во всем разберись и мне доложи!
— Сейчас же все выясню! — твердо заявила она и направилась к выходу.
Князь остановил ее уже на пороге.
— Погоди, голубушка! Совсем выпустил из головы!
Он полез в комод и вынул из ящика небольшой аптекарский пузырек с прозрачной жидкостью.
— Доктор прописал Глебушке новое лекарство, а я, остолоп эдакий, захлопотался да и позабыл! Отнеси-ка ему, пускай прямо сейчас выпьет ложечку! И так пусть пьет каждый день — по ложечке, помаленечку…
Лицо Ильи Романовича заметно смягчилось, и если бы он умел улыбаться, то непременно одарил бы Евлампию одной из самых елейных улыбок.
— Грех такое забывать, батюшка, когда дитя болеет! — не сдержавшись, упрекнула его карлица. — А когда же приходил доктор? Что-то я не вспомню.
— А вот как раз, когда ты разъезжала по французским магазинам с этой… — Он запнулся, но в тот же миг отыскал нужное слово: — С этой авантюристкой! Вот тогда-то и приходил!
Снова назвав Елену авантюристкой, князь тем самым ясно давал понять, что отношения к племяннице уже не переменит и все разговоры на эту тему в его присутствии должны быть прекращены. Евлампия и на этот раз сдержалась и промолчала. Она взяла из рук Ильи Романовича пузырек с лекарством и торопливо вышла, оставив того в прекрасном расположении духа, несмотря на то что он все еще страдал от вчерашних возлияний. «Пунш был лишним, — рассуждал про себя князь, провожая взглядом карлицу и вновь хватаясь за голову. — Экий дьявольский пунш… Не пить бы мне его, да поди угадай, что пора остановиться. Вчера за столом было как будто и ничего… А сколько в молодости его было выпито, и никогда у меня голова так не болела! Старею, что ли?»
Первым делом Евлампия решила навестить Борисушку. У него был час отдыха между уроками. Он ждал учителя арифметики, долговязого, краснолицего, старого немца Мойзеля. Мальчик его побаивался и потому не выпускал учебника из рук. Арифметика ему давалась легче, чем языки, и если бы не надо было отвечать урока по-немецки, он бы заметно продвинулся в этой науке.
Евлампия тихо подошла сзади и погладила баловня по кудрявой головке. Борисушка вздрогнул, но, поняв, что это нянька, рассмеялся:
— Как ты меня напугала, Евлампиюшка! Я решил, что это герру Мойзелю вздумалось меня приласкать… Он с минуты на минуту явится! — Мальчик в страхе округлил большие зеленые глаза.
— Так ведь, чай, не съест? Чего ты так испугался, миленький? — Она снова погладила его по головке, не в силах отказать себе в этом удовольствии — волосы у ребенка были словно из чистого шелка.
— Ага, не съест?! — капризно возвысив голос, возразил тот. — Посидела бы здесь со мной, так увидела бы, какой он строгий! Я как запнусь на каком-нибудь слове, так он весь будто каменеет, а глаза стеклянными становятся. — Борисушка потупил взор и добавил тихо, полушепотом: — Если бы
— Ну это ты брось! — замахала на него руками Евлампия. — Где это видано, чтобы детей пороли? В нашем доме, кажется, вас и пальцем не трогают!
— А в других домах детей порют, нянюшка! Даже очень больно порют! Мне про то Илларион рассказывал.
При ненавистном имени Евлампия переменилась в лице. Она так и знала, что разбойник доберется до детей, этот сорняк везде пустил ядовитые корни. Ей в последние дни недосуг было за ним следить, уж слишком много поручений надавал ей князь, вот он и воспользовался, змей подколодный!
— Нашел, кого слушать! — возмутилась она. — Какие у тебя дела с Илларионом?
— Мы с ним давеча в солдатиков играли…
Карлица посмотрела на часы, висевшие на стене. До начала урока оставалось всего пять минут, а немец никогда не опаздывал.
— Скажи-ка, миленький, — заторопилась Евлампия, — а что, отец Себастьян так же строг, как Мойзель?
— Он не так страшен, нянюшка, да только…
