каждое слово и смотрел Обольянинову в глаза холодным, немигающим взглядом.
— Как это взбрело тебе в голову?! — Обольянинов был опытным шпионом, но на этот раз разыграл удивление слишком театрально.
— Поклянитесь на Библии, — настаивал Глеб, — или я поклянусь, что этого совершенного яда никогда не будет в вашей коллекции!
— Хорошо, хорошо! — воскликнул Семен Андреевич. — Стоит ли так волноваться?
Не прошло и нескольких минут, как огромная латинская Библия, которую граф принес из своего кабинета, была торжественно водружена посреди стола, уставленного грязной посудой. Граф, стараясь сохранять самое серьезное выражение лица, произнес требуемую клятву.
— Теперь ты удовлетворен, мой мальчик? — ласково спросил он Глеба.
— Вполне, — мрачно ответил тот.
— Так знай же, что никто и никогда не смог бы меня заставить клясться на Библии. Моему слову всегда верили безоговорочно. Сделал я это только ради тебя, чтобы ты раз и навсегда убедился в чистоте моих намерений. Я, как христианин, прощаю твоему отцу его злодеяние. Пусть он предстанет перед Божьим судом…
— Нет! — взволнованно перебил графа юноша, глаза которого вдруг вспыхнули диким, волчьим огнем. — Прежде всего он предстанет перед МОИМ судом. Я отомщу ему за маменьку…
Вернувшись к себе, Глеб обнаружил, что Евлампия исчезла. Никто из прислуги не видел, как она покинула виллу. Беглянка взяла только котомку со своими вещами, и ни гроша денег, ни куска хлеба в дорогу. Она не подавала о себе вестей, и вскоре о ней все забыли.
Спустя несколько лет, когда Глеб уже учился в Сорбонне и жил в Латинском квартале, ему приснился сон. …Евлампия спускается по террасе к морю и медленно входит в волны, пока те не накрывают ее с головой. Для этого карлице пришлось сделать всего несколько коротких шажков…
Глава шестая
Проезжая через земли немецких княжеств, граф Сергей со свойственной ему беспечностью неожиданно предложил виконтессе заехать в Веймар, чтобы навестить великого поэта.
— Вы знакомы с Гете? — спросила Элен де Гранси, посмотрев на него с недоверием.
— Увы, нет, — признался Ростопчин, — но говорят, что он принимает у себя всех желающих отдать дань его таланту. А уж сына
— К сожалению, друг мой, великий поэт будет лишен этого удовольствия, — произнесла она с наигранным сочувствием в голосе. — Я тороплюсь и не собираюсь нигде делать остановок, кроме вынужденных — на ночлег и ремонт экипажа, если таковой понадобится. У меня неотложные дела в Петербурге.
— Как? — изменился в лице граф. — Разве мы едем в Петербург, не в Москву?
До сих пор, заговаривая о конечном пункте путешествия, они пользовались двумя словами: «Россия» и «Родина». Ростопчин был твердо уверен, что виконтесса, будучи по рождению москвичкой, едет в Москву.
— Я понимаю, вам не терпится обнять свою разлюбезную матушку и вытребовать с нее деньги покойного отца, — усмехнулась Елена, — но нам с Майтрейи не менее важно быть представленными ко двору.
— Петербург — это прекрасно, милая виконтесса! — бормотал граф Сергей. — Но у меня там давно нет знакомых… Где я остановлюсь?
— Пусть это вас не беспокоит, — отмахнулась де Гранси. — Я уже обо всем распорядилась. Нас ждет довольно уютный, без лишних роскошеств особняк на Фонтанке. Там всем хватит места.
— Но позвольте, я ведь не могу так злоупотреблять вашим гостеприимством!
— Друг мой, — уже неподдельно ласково обратилась к нему Элен, — я предлагаю вам жить у меня по-родственному. Ведь вы сами на днях сказали, если бы мой кузен Борис и ваша покойная сестра Лиза поженились, то мы с вами стали бы родственниками.
Она говорила серьезно, хотя глаза ее при этом улыбались. «Черт возьми, никогда не поймешь, что на уме у этой невероятной женщины, — постепенно успокаиваясь, думал граф Сергей. — Она все время будто партию в вист разыгрывает!»
Елена отвернулась к окну, за которым в утренней голубоватой дымке вырисовывался силуэт огромного города. «Подъезжаем к Берлину!» Она не раз бывала здесь с виконтом. Арман де Гранси хорошо знал и любил этот город и заменял своей приемной дочери и мнимой супруге самого искушенного гида.
— Останавливаться не будем, сворачивай в объезд! — опустив окно, крикнула Элен вознице. — Иначе потеряем целый день, а то и два, Берлин спешить не любит! — объяснила она графу. Тот нервно забарабанил пальцами по набалдашнику трости. Приятное, неспешное путешествие по Европе, на которое он рассчитывал в Париже, давно напоминало ему скачки.
Майтрейи, молчавшая все утро, забившись в угол кареты и полностью погрузившись в роман Стендаля, повествовавший о салонной жизни Парижа, известной ей лишь понаслышке, оторвалась наконец от чтения. С жалостью посмотрев на графа, девушка примирительно сказала:
— Не расстраивайтесь, Сергей Федорович, на обратном пути мы непременно остановимся в Берлине и все осмотрим. Ведь так, Элен?
Наивность принцессы, полагавшей, что в обратный путь они пустятся в той же компании, вызвала улыбки на лицах всех присутствующих. Граф, справившись с разочарованием, любезно ответил:
— Что вы, милое дитя, расстраиваться и впадать в меланхолию в вашем присутствии — это настоящее преступление…
Виконтесса, закутавшись в дорожный плед, прикрыла глаза, начиная дремать. Ей вдруг вспомнилось, как полгода назад в салоне мадам Свечиной они с Софи по обыкновению обсуждали последние новости. Подруга с упоением рассказывала, как на днях в салоне мадам Рекамье была представлена Анри-Мари Бейлю, известному всей Франции под псевдонимом Стендаль…
— Красивый, элегантный мужчина, о его донжуанстве судачит весь Париж. — Софи таинственно улыбнулась. — Я прекрасно понимаю дам, которые не смогли устоять перед обаянием этого кавалера…
— О, дорогая! — шутя, воскликнула Елена. — Неужели и ты пополнила ряды его великосветских жертв?
— Ну что ты, Элен! — не на шутку смутилась мадам де Сегюр.
— Я слышала, героиня его первого романа — русская аристократка, — продолжала дразнить подругу виконтесса. — Интересно было бы узнать, кем из наших соотечественниц навеян этот образ?
— «Арманс» — прелестная книга! Критика абсолютно несправедлива к ней. — Графиня поторопилась навести разговор на безопасную тему. — Стендаля обвиняют в подражании немецким романтикам только потому, что его герой в конце книги принимает яд. Можно подумать, во Франции мало молодых людей, особенно среди студентов, которые кончают счеты с жизнью именно таким образом!
Подруги не заметили, как к ним подошел молодой человек, и замолчали, только когда он остановился в шаге от них. Елена удивленно взглянула на незнакомца, который, в свою очередь, не сводил с нее глаз. Эти глаза, редкого сиреневато-голубого оттенка, смутно напомнили женщине что-то давно виденное и давно забытое. В остальном внешность юноши была хотя и приятной, но вполне заурядной — светлые волнистые волосы, темные брови вразлет, орлиный нос, худощавая фигура. Одет он был безупречно, по последней моде: темно-коричневый сюртук, светлые брюки, клетчатая жилетка и пестрый галстук.
— Вы меня не узнаете? А ведь мы с вами встречались, правда, очень давно… — Его голос от волнения сорвался, последние слова он произнес почти шепотом. На вид незнакомцу было никак не больше двадцати
