перед спектаклем. Может быть, я смогу отчасти ее заменить, отвечая на ваши вопросы?
— У вас довольно странная манера говорить, признаюсь, — заметил Савельев. — Вы не смотрите в глаза собеседнику. Сейчас, например, у меня создается полное впечатление, что вы общаетесь вон с той прекрасной китайской вазой в углу!
— Дурная привычка с детства, — усмехнулся Глеб, посмотрев наконец в глаза гостю. Однако юноша не смог выдержать пристального взгляда Савельева и отвернулся.
— Еще мне показалось, — продолжал гость, — что вы отлично понимаете по-русски, хотя и предпочитаете в разговоре со мной пользоваться французским языком. Когда я выговаривал этому хаму, вашему дворецкому, вы, очевидно, все поняли.
— Разумеется, понял, — ответил молодой человек по-русски, — ведь мы с сестрой родились в Одессе. Позвольте вас чем-нибудь угостить! — Он позвонил в колокольчик. Тотчас явилась немолодая служанка- француженка с деревянным лицом ханжи-богомолки. — Здесь недурной погреб, насколько я успел заметить. Чего стоит одна коллекция старых коньяков…
— Вы распоряжаетесь коллекцией коньяков графа Обольянинова? — с тонкой улыбкой поинтересовался статский советник. — С его любезного дозволения, вероятно? Потому что в ином случае принять ваше угощение я не осмелюсь…
Эти ядовитые многозначительные вопросы привели доктора в замешательство. На миг ему показалось, что гостю известно абсолютно все и про него, и про Каталину, и про графа.
— О, не стоит беспокоиться! — выговорил он наконец нервно улыбаясь. — Граф очень щедрый человек, и просил нас с сестрой на правах хозяев пользоваться всем, что находится в доме.
— Невероятная щедрость! — прищурив один глаз, заметил статский советник.
— Вы, очевидно, упустили из виду, что моя сестра — известная певица и обладает волшебным голосом. Граф без ума от ее пения…
— Это все объясняет, разумеется, — ухмыльнулся Дмитрий Антонович, даже не собираясь изображать, что верит словам Филиппа Роше. — Однако, насколько мне известно, раньше граф не был ни заядлым театралом, ни ценителем волшебных голосов.
— Люди с годами меняются, — заметил молодой человек.
— Очень на это надеюсь, — двусмысленно произнес Савельев.
— И все-таки, чем я могу вас угостить?
— С удовольствием выпью чашку горячего шоколада.
— Марселина, — обратился Глеб к служанке, прислушивавшейся к их русской речи с видимым недовольством, — принесите горячий шоколад для гостя, а для меня — холодный чай с лимоном…
— А мне крепкий кофе без сливок, — вдруг послышался звучный женский голос, и в гостиную вошла улыбающаяся Каталина, одетая в домашнее платье из розовой индийской кисеи.
Мужчины тотчас поднялись ей навстречу.
— Знакомься, сестра, это господин Савельев, статский советник, чиновник Третьего отделения… — представил гостя Глеб.
— Ах, да! — припомнила она, протягивая Савельеву холеную округлую руку, обнаженную до локтя. — Я получала вашу записку и, помнится, просила отсрочить визит. Надеюсь, вы не обиделись, ведь я никого не принимаю перед спектаклем. Я отказала бы и папе римскому!
— Прошу покорнейше меня извинить, но причина моей настойчивости кроется отнюдь не в любви к театру. И мною, увы, двигало не восхищение вашим талантом, о котором столько говорят нынче в столице, — любезно ответил Савельев, целуя ей руку и выпрямляясь. — Нам с вами предстоит обсудить дело государственной важности.
— Дело государственной важности? Что вы имеете в виду? — Перестав улыбаться, Каталина уселась в кресло и жестом пригласила мужчин последовать ее примеру.
— Беда в том, мадемуазель, что хозяин этого дома, граф Обольянинов, оказался замешанным в одном весьма неприятном эпизоде многолетней давности. — Статский советник сделал паузу, чтобы посмотреть на реакцию молодых людей. Те сохраняли внешнее спокойствие, хотя декольтированная грудь госпожи Казарини начала вздыматься заметно чаще.
— Вы не могли бы рассказать подробнее об этом «эпизоде»? — нарушил тягостное молчание Глеб.
— Мне нет смысла от вас что-то скрывать, — вздохнул Савельев. — Два месяца назад в лесу, неподалеку от Павловска, примерно в двухстах саженях от столбовой дороги были найдены останки некоего барона Гольца. При нем были обнаружены важные государственные бумаги и дневник, который он вел на немецком языке. Из дневника нам удалось узнать, что этот самый барон в тринадцатом году жил в гостинице «Умбракул», которая находится как раз напротив вашего дома, — статский советник указал пальцем на окно. — Правда, нынче она носит другое название. Нам неизвестно, кем на самом деле являлся господин Гольц и по какой причине он следил за графом Обольяниновым, а также за его гостем князем Белозерским…
Глеб с Каталиной многозначительно переглянулись, что не укрылось от внимания опытного сыщика.
— Из последних дневниковых записей становится ясно, что граф с князем собирались на какой-то маскарад и заказали в магазине у Тоньяцио роскошные костюмы римских божеств. Обольянинов изображал Марса, а Белозерский Прозерпину. Запись обрывается фразой: «Еду за ними в маскарад…»
— И что же? — недоумевал Глеб.
— А то, сударь, что барон Гольц, последовавший за этими господами на маскарад, умер насильственной смертью. И убийца — кто-то из этих двоих. Я не исключаю возможности, что они оба.
— Зачем вы рассказали нам эту кошмарную историю? — поежилась Каталина. Ее огромные глаза сузились и превратились в две щели, сумрачно блиставшие черными колючими искрами.
Савельев испытующе взглянул на красавицу:
— Затем, сударыня, чтобы вы понимали, от какого опасного человека принимаете одолжения.
— Я не принимаю никаких одолжений ни от кого! — заносчиво отрезала певица. — Граф — мой поклонник и предложил мне на время гастролей остановиться в его доме. Это такой пустяк, о котором и говорить не стоит.
— Я ни в чем вас не подозреваю, мадемуазель, — одарил ее простодушной улыбкой Савельев. — Прошу только об одном одолжении. Если вам придется встретить графа еще раз, предупредите его: в случае возвращения в Россию ему предстоит держать ответ перед законом.
Последние слова статский советник произнес с суровой интонацией, после чего поднялся и поклонился.
— Вот моя визитка, — положил он на стол карточку, — на случай, если вы вдруг захотите мне что- нибудь сообщить.
Непрошеного гостя провожало гнетущее молчание.
— Что ты об этом думаешь? — спросил Глеб, когда они остались наедине. Подойдя к окну и раздвинув двумя пальцами занавески, юноша наблюдал, как сыщик садится в казенную карету.
— Я думаю, что не было совершенно никакой срочной надобности портить мне настроение именно сегодня, накануне спектакля, — раздраженно ответила певица.
— И в самом деле, довольно странный визит, — пожал плечами доктор. — Ведь он ни о чем тебя не расспрашивал, а только сам все время говорил…
Внезапно он осекся, а Каталина закрыла лицо задрожавшими руками.
— Мы сейчас подумали об одном и том же, верно? — Кровь отхлынула от ее щек, голос заметно ослаб. — Они обо всем догадываются, Глеб. Нас с головой выдает прошлое моего отца.
— Ты хочешь сказать, что мы с тобой оказались в ловушке, еще ничего не совершив? Ведь мы шагу не сделали к намеченной графом цели…
— Этот чиновник явился как раз за тем, чтобы связать нас по рукам и ногам… — Девушка бессильно уронила руки на колени. Выражение ее остановившихся глаз испугало Глеба. — Мне плохо, братец, — прошептала она, — так плохо, будто я сейчас умру…
Глеб выхватил из жилетного кармана флакончик с нюхательной солью, который всегда держал при себе, и поднес его к запрокинутому лицу Каталины…
