Политическая переписка.
Стали приходить письма от разных правозащитных организаций и просто от организаций. Когда меня только задержали в одной из первых своих маляв на волю я сказал, что, так как я “узник совести” от НСО, то любая организация, которая попытается как-то на мне пиариться, кроме НСО, будет состоять “целиком и полностью из пидоров и Демушкиных”. Последнее время у нас слово “демушкин” было синонимом слова “врун”. Поэтому никто особо не пытался со мной контакты налаживать. Как ты это сделаешь, если тебя сразу обосрут с головы до ног? Но НСО развалилось. Время прошло, и стали постепенно писать письма, сначала девчонка одна из ДПНИ писала. Оранжевая контора, которую мы всячески пытались разломать. Она писала мне письма, – сначала просто поддержка, потом я начал с ней общаться и началось “14/88! Будем рабов делить, когда ты выйдешь! Мы захватим власть! Скоро мы станем правителями Руси! Убьем всех чурок!” Читаю и думаю, как эти письма пропускают?! Не могу понять. С одной стороны, конечно, приятно, такое получить. С другой стороны это письмо может оказаться в материалах дела. Если я ответ напишу в таком же духе, то это может по мне и стрельнуть. Тем не менее, переписывался – почему нет.
Потом стали писать письма правозащитники, пост-НБПэшная тусовка. “За волю!”. Это собрание бывших политических заключенных, которые занимаются какой-то “антисистемной правозащитой”. Вот так я могу охарактеризовать их вид деятельности. Потом мне написал Александр Червяков, что он правозащитник, предложил общаться. Я в газету “За волю!” и ему примерно одинаково ответил, что вообще я правозащитников на пипиське крутил. Не знаю, что вам надо. Суть расскажи поближе, потому что правозащитники в моем понимании – уроды конченые. Пришли ответы. Они газеты вложили. Оказалось, что бывают и русские правозащитники, а не только жидовские. Все нормально, можно общаться. Стали переписываться. “Если куда-то переедешь, адрес сообщай!” Я думаю, если так, то можно, убудет что ли. Тем более что переписываться, сидя в тюрьме – довольно весомое развлечение. Одно письмо написать, часа два-три на это уйдет. Время девать некуда, поэтому хорошее занятие, и ни одно письмо без ответа за весь срок я не оставил. Со временем, правда, у меня началось закрадываться подозрение, что эта девушка из ДПНИ может писать не сама, а под диктовку Пелоткина. Были намеки на то, что надо с ним помириться, что парень он нормальный, как выйдешь давай вместе действовать. Думаю, может быть это Пелоткин вообще пишет, а не она? Не знаю, кстати, до сих пор не выяснил.
Творческая реализация.
Решил слепить себе молот Тора. Не хватало мне атрибуций внешних. Взял черный отстойный хлеб, который в тюрьме дают, разжевал его мякиш, завернул в полотенце. Через полотенце ложкой его соскреб, чтобы получилась такая мелкодисперсная масса, из нее лепить ничего еще нельзя. Эту массу я разложил на крышки от пищевых контейнеров, подсушил, она получилась пластичная, как пластилин. Из нее теперь можно было лепить.
Форму я точно не знал, посмотреть негде было, да и забыл уже, но как-то слепил. С одной стороны, я всегда ближе к языческим взглядам склонялся, но с другой – никогда не верил особо. Что по небу бог на колеснице ездит, молотом поражает врагов своих... Сказки. Но в тюрьме много “христиан”, которые за свое христианство рубятся постоянно, дискуссии ведут. Думаю, сделаю-ка я себе этот Молот, повешу на грудь. Буду ходить и их отпугивать, чтобы меня не пытались завербовать в христианство. Плюс это дополнительный стимул для религиозных бесед. Сделал сперва общую форму, потом заточенной спичкой аккуратно свастиками и рунами его украсил рельефными, выпуклыми. Дня три сушил на батарее. Он маленький, работа получилась ювелирная. Сделал из нитки веревочку. На суд приезжаешь, молоток весит на груди – прикольно. В один из выездов, на блиц-свиданке, подарил его Саше на память. Потом сделал еще один. Наладил изготовление ювелирно-хлебных секир, молотов, мечей – делать нечего. Если в этот клейстер из хлеба добавлять уголь – жженые спички, то получается черная смесь. Из нее еще симпатичнее смотрятся. Сделал, разложил сушиться, один раз прихожу после техосмотра – ничего нет.
Куда дели?- Спрашиваю у продольных.
Это не положено. Это может сгнить, будет антисанитария в камере.
Блядь, ну вы уроды! Нахрена забрали у меня мои поделки?! Сволочи! Украли!
Я регулярно пытался какие-то изделия кустарные производить. То думал записную книжку сделать из тетрадки и отделать ее рыбьей кожей. Постоянно приходила горбуша, копченая красная рыба. Я с нее снял шкурку, промыл, почистил. Думал, сейчас высохнет, я ее кремом натру, разомну как следует, получится нормальная вещь. Потом с помощью клейстера проклею, и будет у меня записная книжка из рыбьей кожи! Очень оригинальная и креативная вещь. Но и сухую кожу отшмонали – нельзя, запрещено сушить! Да, что ж такое?! Никакой свободы творчества! Постепенно начал рисовать. Сначала начал оформлять письма. К этому приходят практически все зэки. Некоторые ставят себе каллиграфически красивый почерк, а некоторые, кому это не дается, как мне – у меня почерк как был совершенно уродливый, так и остался – приходится оформлять письма вензелями. Я все время рисовал красные буквы, с которых начинается письмо. Прорисовывал их, иногда по часу, по полтора на такую букву уходило. Она была все время особенная. Потом стал просто рисовать потихоньку картинки, не срисовывал, а из головы брал. Получалось ниже среднего, хотя в детстве и умел хорошо рисовать.
Снова отец Федор.
На следующий день после приговора меня перевели в 310 камеру – это пятиместка. В ней нет вообще ничего. Ни холодильника, ни телека. Часа три я там один сидел. Скучно было. К тому времени я, к суду, отпустил немного волосы и зачесывал их под Гитлера. Челку набок и пробор. Хожу туда-сюда, делать нечего, скучно. Побрился, причесался, чая попил, разложил жратву и вещи из баула по шкафчикам и полочкам. Кого, думаю, посадят ко мне? Интересно же. Иногда умные люди попадаются, с которыми интересно посидеть. Иногда уроды конченые, которых надо всенепременно истребить. Бывает, что есть человек, но не раскрывается никак – даже и сказать нечего.
И вот, заходит в камеру Слава с которым я уже сидел, а с ним мужик Витя, крепкий, молчаливый. Вышел в коридор, помог им вещи занести, а у них нажито много было чего полпродола заставили! Еда там, вещи разные, холодильник, телевизор, этажерки для фруктов...
Раз Слава здесь, то спортом будет заниматься вся камера – он реально умеет зажигать энтузиазм. Только мы разложились, к нам привели еще одного джентльмена из Питера, Юру Однорукого. По обвинению – юрист и вымогатель. На воле совсем еще недавно был. Гоняет, переживает. Лет сорок, худой, но с животиком. Типичная офисная фигура. Да еще и без руки – жалко мужика. Атмосферу тяжелую создал бы, если б не Славин позитив.
Он и говорит:
