Солдат залез на шконарь, сел, повернулся к телевизору и где-то за полчаса я его нарисовал, причем довольно похоже.
Блин. Дай мне рисунок, я жене отправляю на волю.
Отдал ему. Себе его еще раз нарисовал. Потом он попросил нарисовать ему дочку, с фотографии перерисовал. Красивая получилась. Потом я нарисовал Валеру, не мог не нарисовать! Настоящий разбойник -здоровый, с бородой, весь в татуировках – никак не мог отказать себе в этом удовольствии. Нарисовал Музафара на память, потому что сидение с ним было очень поучительным. Это был именно тот человек, которого я призывал убить, наркоторговец. Надо запомнить эту встречу, сделав определенные выводы из нее.
Есть такая фраза “Понять, значит простить”. Нельзя прощать наркоторговцев, но нельзя останавливаться на верхушках. Глупо думать, что в наркоторговле виноваты только непосредственные продавцы, это системная болезнь, и идет она корнями глубоко, а корни ее уходят, как и все, во власть. Не случайно же, после того как американцы пришли в Афганистан, вроде справились с террористами, захватили все и оккупировали, производство мака выросло в несколько десятков раз, по некоторым данным даже в сотню. Это же не случайно, мак – это наркотики, героин идет в Россию, в России от него умирают люди, по сто тысяч молодых людей умирает в год только от наркоты. Естественно, речь идет о геноциде. Это не просто, что какой-то таджик Музафар решил наварить денег и приехал продавать наркоту. Здесь все намного глубже, намного серьезнее.
Рассмотрение УДО.
Прошло чуть больше месяца, и 23 февраля вывозят меня в Преображенский суд. Еду, на улице, за решетчатым окошком, солнечный день. Сейчас могут, ведь, и отпустить! Гипотетически. Но понятно, что меня никто не отпустит. Какое УДО через месяц после приговора? Это просто не реально, тем более мне прямо уже сказали, что если не пойдешь на хозбанду, то УДО тебе не светит. Надо сотрудничать со следствием, надо раскаяться, надо сотрудничать с администрацией – иначе нихрена.
Заводят меня в зал суда, сажают в “аквариум”. Там какая-то женщина-адвокат, которую я первый раз вижу, она сухо поддерживает мое ходатайство, прокурор оспаривает. Говорит, что я не исправился. Представитель учреждения, ДПНСИ, говорит, что я не поступил в отряд хозобслуги, не исправился, не утратил социальной опасности и, самое главное, что я не отбываю наказание в следственном изоляторе, а только содержусь там под стражей. Поэтому он против моего освобождения. Судья, конечно, удовлетворяет требование прокурора, домой я не иду. Отводят в боксик, вечером я оказываюсь опять в камере. Понимаю, что мне надо готовиться к этапу, только теперь уже, надеюсь, по-настоящему будет этап.
Прощание с тюрьмой.
После того как мне отказали в УДО, буквально через день ко мне на свиданку пришла Саша. С ней пообщались замечательно, я ей говорю:
- Сейчас меня где то в течении месяца на зону этапируют. В принципе через две недели будет еще одна свиданка положена, короткая, на час, ты приходи, я скорее всего здесь еще буду.
Так и договорились. Она и через две недели пришла, так же пообщались мы с ней, я сказал, что неделю мне осталось, и все, дальше я поеду. Как жалко было, что разговаривали мы даже не через решетку, а через стекло, по телефону! И дотронуться, хоть кончиком пальца до ладони, – нельзя!
Действительно, через неделю заказывают, полностью с вещами. Я понимаю, что сейчас-то, скорее всего, должен выбраться из этой подводной лодки, куда то на открытые пространства. Надо уехать из под всевидящего ока ЗОГа, потому что эта тюрьма – то место, где ЗОГ на тебя смотрит в лупу. А окажусь я где- нибудь в колонии в середине России, про меня и забудут немного, и на УДО сорвусь нормально. Вот такие были у меня мечты.
Как проверить, везут меня на этап или просто переводят в другую камеру? Попросил позвать врача, врач пришел. Я говорю:
- Меня сейчас увозят, мне нужны мои лекарства, которые на складе лежат. Там таблетки, витамины, кальция Д3 банка. Вы мне лекарства на руки дайте!
Да, хорошо, сейчас принесу.
Вот, если он сейчас действительно их принесет, то все, меня отправляют. Если же сейчас скажет, что нет заявления, подпишите у главного врача, то все понятно, просто перевод в другую хату. Волнуюсь.
Смотрю, пришел через 20 минут, принес мне мой кальций, все витамины, какие-то антиаллергенные средства которые у меня изъяли еще при моем прибытии в ИЗ, капли в нос, капли в глаза – в стеклянных пузырьках, которые нельзя давать в камеру. Я про них и забыл уже, у меня и аллергия прошла.
Значит уже точно – поехал! Мы давай все вместе в камере собирать меня на этап. Взяли здоровый баул, освободили, нагрузили в него все что можно: конфет, чая, кофе, печенья, орехов, колбасы, сыра. Полный баул жратвы, я его еле поднять мог.
- Давай, все тебе пригодится на этапе, на зонах голод!
– Хрен его знает... – Этап – месяц. По-любому, ты пока до зоны доедешь, в бауле ничего не останется. Думаю, может и правда. Поблагодарил всех, обнялись, попрощались.
Сборка перед этапом.
Дверь открылась, меня привели в пустую камеру, где обычно проводили обыски. Я знал, что эта камера такая транзитная, по сути – сборка. Меня в нее перевели, обыскали слегка, сказали: “шмон будет попозже”. Выдали полный баул вещей со склада. Я и не знал, что там так много. Штаны, майки, кофты, трусы, не распущенные на канатики носки, стоптанные, сношенные кроссовки ... притащили мне здоровую пачку писем – все то, что мне не пропускали, и то, что не уходило от меня. Все это вернули. Свои, естественно, читать не стал, там их порвал, да выкинул, зачем они мне нужны? Стал читать те, которые мне присылали. И со словами поддержки, и с вырезками, и с фотографиями. Вот это то, чего мне больше всего не хватало, когда от меня требовали показаний на моих соратников! Хитры, собаки! Ничего здесь нет такого сверхсекретного, но именно без этих писем мне было особенно тяжело. “Макс, привет! Как дела? Вот, смотри, про тебя статья в газете, смотри что врут!” Вроде ничего особенного не было, не было никакого
