- А куда?
- Я не знаю.
- А я в пермский край.
- А мне ничего не сказали!
Потом грузят какую-то шушеру. Разбойников мелких, за сотовые телефоны, наркоманов – обычных бандерлогов, таких маленьких, обдолбаных, с пакетиками – ни у кого ничего нет, как у латыша – хуй да душа. Все, залезают они, и мы едем. Проехались по двум тюрьмам – заехали на Бутырку, загрузились, заехали на Красную Пресню, кого-то взяли.
Приезжаем на Курский вокзал. Вечерняя Москва, уже ночь, красиво огоньки горят. У меня, конечно, воспоминания, вспомнил – как я смешно в армию уходил. Заколдованное место! Тут автозак подъезжает вплотную к железнодорожным путям, двери открываются, и мы выпрыгиваем на снег вместе с баулами, быстро садимся на корточки, высаживаемся строем в ряд по четыре, голова вжата, руки за голову. Все, открывается дверь “столыпинского” вагона, мы туда запрыгиваем с максимальной скоростью. Всех забили по клеткам. Все залезли, дверь за нами закрыли. Закинул свои баулы наверх, залез на шконку и сижу, смотрю в окно. Окна все запотели, только чуть-чуть приоткрыты, небольшая щелка сантиметров пять... Но в нее видно, все-таки, какие-то огоньки, знакомые очертания, которые я помнил еще с воли... Настроение дикой ностальгии по свободе!
Столыпинский вагон.
Поезд тронулся, и у меня начинаются новые воспоминания. Как я в детстве ездил на Селигер и на дачу – поезд такой же, и под стук колес я засыпаю. Где-то через час меня будят, говорят: “все, слезай, сейчас обыск”. Я слезаю, беру баулы, выхожу в соседнее купе, там я один, меня начинают менты обыскивать, осматривают все мои вещи, прощупывают печеньки, орешки, сахар, чай – все смотрят. Один конвойный такой говорит:
- Что-то я тебя где-то видел...
- Может по телевизору?
- Ну, да, по телевизору! Ты не Тесак?
- Да.
- Блин, уважаю, там это, молодец, я вот ролики твои смотрел...
- Нормально, смотрел...
- Нет, серьезно!
- Ну, хорошо, что я могу сделать?
Обыскали меня, посадили в другую камеру, где уже половина моих сокамерников. Там же Саша, и еще несколько человек. Мы с ним начинаем разговаривать, он мне говорит:
- Макс, мне на этой неделе журнал пришел, “Русский ньюсвик”, там сказано, что ты какое-то отношение к убийству Бабуровой имеешь!
- Да? С фига ли? Покажи!
Он показывает, там фотография такая – типа, стена около места убийства Маркелова и Бабуровой, и написано баллончиком “F18 – смерть всем!”. Ну и эта вот фигня, о том, что она писала сюжеты обо мне, что последний репортаж был с моего приговора. Думаю, прикольно. Посмеялись. Тут бандерлоги подползают эти, говорят:
- О, можно журнал почитать?
- Да, почитайте.- Они читают, на меня смотрят.- Это что, про тебя?
- Ну да.
- Ты что скинхед?
- Национал-социалист.
- А это скинхед?
Думаю, блин, тупые болваны, говорю:
- Ну да, скинхед.- Про различие между субкультурой и идеологией говорить совершенно бесперспективно.
- А как ты там сидеть-то будешь? Там же черные в лагере есть.
- А как я в тюрьме-то сидел с ними...
Тупые разговоры!
- Ладно не мешайте мне с Саней базарить!
Едем, разговариваем. Попросили у конвоя кипяточку. Сидим, чай пьем, колбасы порезали, тушенки открыли, картошки заварили. А пить-то надо поменьше, в туалет тут сходить не дадут так просто. Немножко колбаски скушал, пюрешки навернул, чаю глотнул, напиваться не буду! Надо спать лечь.
Я все предусмотрел, с собой на этап взял несколько таблеток снотворного. Нервы – нервами, но таблеточку закинул, залез, и уснул часов на 12. Просыпаюсь уже довольно далеко от Москвы, не так чтобы очень, потому что это все-таки столыпин.
“Столыпинский” вагон – это, по сути дела, обычный вагон, купешка. Только вместо дверей в купе там решетки, как и в тюрьме. Не 2 яруса спальных, а три, на всех можно спать, на любой можно по желанию кинуть баул. Между шконками второго яруса опускается перегородка, и там получается дополнительное место. Такая камера, на семерых. Но нет, в такую стандартную купешку сажают человек по 12, если повезет – по 8. Двое спят на самых верхних полках, плюс на втором ярусе три человека, и внизу человек 5-6 сидят,
