— Да, да, оставь нас, отец, — тихо сказала Клара.
— Сначала соедините наши руки и позвольте мне именовать вас тем же титулом.
— Протяни же руку этому славному человеку, Клара, и крепко ее пожми! Влюбленному нельзя перечить. Он просит только то, что принадлежит ему по праву.
— Это свыше моих сил, отец.
— Но как же свыше твоих сил? Раз ты с ним обручена, раз ты уже ему принадлежишь!
— Я не испытываю склонности к браку.
— Это не причина.
— Я не достойна…
— Чушь и вздор!
— Я прошу его вернуть мне слово.
— Безумие!
— У меня нет к нему любви.
— Стыдись, Клара Мидлтон! Что за ребячество?
— Ах, дорогой отец, оставь нас вдвоем.
— Но что я сделал, Клара? В чем моя вина? Назовите ее!
— Отец, отец, оставь же нас! Вдвоем мы скорее договоримся…
— Разве мы с вами мало говорили, Клара? — перебил ее Уилоби. — И что же? Вы снова скажете, что любили и разлюбили, что ваше сердце принадлежало мне, а теперь больше не принадлежит, что вы его у меня отнимаете. Жертва, которую вы от меня требуете, стоила бы мне моей репутации, жизни! За что? Я тот же, что и был. Я любил и люблю вас. Мое сердце принадлежит вам и будет век вам принадлежать. Вы моя невеста, моя жена. Что я сделал?
— Вы правы, — вздохнула Клара. — Разговоры бесполезны.
— Однако, дитя мое, не бесполезно было бы сообщить джентльмену, которому ты обещалась стать женой, на каком основании ты к нему переменилась, что вызвало твою внезапную антипатию?
— Я не могу этого сказать.
— Но сама ты хоть знаешь, в чем дело?
— Если бы знала, я постаралась бы преодолеть эту антипатию.
Доктор Мидлтон обратился к сэру Уилоби.
— Не кажется ли вам, сэр, что мы стали бы напрасно добиваться от этой особы анатомического обоснования ее каприза? У молодых девиц капризы подчас вырастают до чудовищных размеров, но, лишенные каких бы то ни было органов, артерий, мозга и соединительных тканей, они не поддаются ни скальпелю хирурга, ни микроскопу ученого. Ваше стремление докопаться до истины вполне естественно во влюбленном, который добивается соединить свою жизнь с представительницей этого безрассудного сословия. И чем меньше у него познаний относительно его сущности, с тем большей настойчивостью добивается он своей цели. В молодых особях сущность эта проявляется в капризах да необъяснимых порывах, — я бы их квалифицировал как некий духовный эквивалент истерики, но они все же — если, разумеется, не позволять им заходить слишком далеко, — не носят столь разрушительного характера. История знает немало примеров, когда предпринятая мужчиной контратака вносит прекрасный корректив. Тогда все возведенное девицею здание взлетает в воздух, и она падает к вашим ногам. Ха!
— Да, да, отец, вы вправе меня презирать. Я наказана за то, что считала себя выше других женщин, — сказала Клара.
— Так протяни же ему руку, дитя мое, поскольку он настаивает на формальном знаке вашего примирения. И, должен признаться, я его понимаю.
— Отец! Я ведь сказала, что я его… что я не могу…
— Боже милостивый! Но в чем дело? Что случилось? Объясни наконец словами!
— Ах, не сердись на свою Клару, отец! Я не могу сделаться его женой. Я не люблю его.
— Позволь тебе напомнить, что в свое время я был тобою извещен, что ты его любишь.
— Я сама тогда не понимала… Я еще не знала себя. Я желаю ему счастья.
— И отказываешь ему в том самом счастье, которого ему желаешь?
— Он не был бы счастлив, если бы женился на мне.
— Ах! — вырвалось у Уилоби.
— Ты слышала? Он не согласен с твоим пророчеством, Клара Мидлтон.
Она поднесла к груди стиснутые руки.
— Горе, горе нам обоим!
— Несчастная! Ведь ты ни в чем не можешь его упрекнуть!
— О да, я несчастная!
— Но ведь это вопль животного, попавшего в неволю!
— Да, отец.
— Итак, ты ощущаешь себя затравленным зверьком. И не можешь сказать ни слова?
— Против себя — сколько угодно. Против него — ни слова.
— О, великодушная! И вы хотите, чтобы я после этого от вас отказался? — вскричал Уилоби. — Ах, любовь моя, Клара, взвалите на меня любое условие, но только не это! На свете нет мужчины, который бы вынес такое, это свыше моих сил, клянусь!
— Продолжайте в том же духе, вы нашли верный тон, — сказал доктор, удаляясь.
Одним прыжком Уилоби очутился между ним и дверью.
— Просите вы за меня, сэр! Вы всемогущи. Она должна быть моей. Я сделаю ее счастливой, даже если бы мне пришлось погибнуть. Я не могу ее лишиться. Это невозможно! Лишиться вас, моя любовь? Но это значило бы отказаться от всех радостей, земных и небесных. Это значило бы отказаться от обладания прелестью, красотой, умом, всеми чарами женской души и обречь себя на прозябание в пустыне. Вы моя подруга, венец всего, что я называю своим. Клара, я не был бы мужчиной, если бы согласился отступиться от вас. Согласиться? Когда я так вас люблю! Я вас обожаю! Как могу я пойти на такую утрату?..
Глаза его мучительницы из-под опущенных век следили за каждым движением доктора Мидлтона. Тот шагал по комнате, все ближе и ближе подвигаясь к дверям.
— Вы меня ненавидите? — спросил Уилоби вполголоса.
— Я могу дойти и до этого! — пролепетала она.
— До ненависти к собственному мужу?
— Я не ручаюсь ни за что. — Коварная еще больше понизила голос.
— Ненависть? — воскликнул он громко, так, что доктору Мидлтону пришлось остановиться. — Ненависть к собственному мужу? К тому, кого вы поклялись любить и почитать до гроба? Нет, нет! Как только вы станете моей, всем тревогам придет конец. Ведь я знаю вас, знаю ваш истинный характер. Я изучил его и верю в него, верю в достоинства, унаследованные вами от предков, верю в ваше воспитание. Но даже если бы я не знал всего этого, ваши глаза были бы мне порукой. Скажу вам откровенно, Клара: я скорее согласен быть предметом вашей ненависти, нежели потерять вас совсем. Ибо, если я вас потеряю, мы окажемся с вами в разных мирах, и я останусь один в ледяной пустыне. А так, даже если вы меня возненавидите, мы все же будем вместе, вдвоем. Любой союз с вами предпочтительнее разрыва!
Клара слушала, критически взвешивая каждое его слово. И сами слова, и тон, каким он их произносил, звучали для нее непривычно. Понимая, что все это адресовано главным образом ее отцу, и что сэр Уилоби коварно играет на непритворном ужасе доктора Мидлтона перед «клятвопреступлением», Клара не выдержала всего этого лицемерия и имела неосторожность сказать, — правда, ледяным голосом:
— Так вы со мною никогда еще не говорили.
— Вот и отлично, прежде не говорил, а теперь говорит, — подытожил доктор Мидлтон. — И я требую, чтобы ты протянула ему руку, дабы скрепить ваш союз. Ты позволила ему пройти весь путь до конца и теперь, на этой конечной станции, должна либо присоединиться к нему, либо предъявить основательные доводы, в силу которых это невозможно.
Голова у нее шла кругом. Суровое бичевание, которому ее подверг отец, истощило ее силы еще до прихода Уилоби. Она не могла подобрать слов, чтобы объяснить причины, заставившие ее отвернуться от жениха. Те доводы, что приходили ей на ум, она тут же отвергала, понимая, что не успеет отец и рта раскрыть, как они разлетятся в прах. К тому же она поняла, что Уилоби готов прибегнуть к ее же оружию —
