— Ничего, завтра попытаемся, как я уже сказал, воспользоваться машиной Уго.
— Сколько можно повторять! Это машина Ковы, а не моя!
— Только она одна работает на бензине — и если толкнуть ее под горку, должна завестись…
— И чтобы внутри кто-нибудь обязательно сидел, на случай если получится.
— А что, у машин нет аккумулятора?
— Искру свеча дает, непосредственно генератор или что-то вроде того. Правда, Рафа?.. Рафа…
— Приблизительно так.
— Вот видите? Значит, надо только, чтобы мотор сделал несколько оборотов; даже если нет никакого аккумулятора, он должен завестись.
— Не пойму, чего вы так переполошились. Завтра все опять будет действовать, руку даю на отсечение… А когда окажетесь в конце длинной пробки на автостраде, скажем, после обеда, сразу вспомните мои слова и пожалеете, что электричество не отключили раз и навсегда. Ну а в понедельник дружно начнем вкалывать — и никуда от этого не денешься.
— Ох, не напоминай мне про понедельник!
— Ну вот и радуйся тому, что сейчас еще только суббота…
— Уже воскресенье.
— Хо-ро-шо, воскресенье. Посмотри на небо — лучше, чем в планетарии.
— Правда… Кажется, сто лет не видела Млечного Пути — последний раз это было в деревне, когда я была еще девчонкой. И уже успела забыть, какой он… совсем белый, прямо как дорожка…
— Ага, Путь Сантьяго…[8]
— На небе все сдвинулось, да; все заметно сдвинулось, с тех пор как пропал свет и мы вышли сюда…
— Вон та звезда никуда не движется, и все остальное вертится вокруг нее. Видишь?
— Это Полярная звезда. Если провести воображаемую прямую линию от двух звезд стенки «ковша»…
— Интересно, а кто-нибудь заметил хоть один самолет?
— Ты о чем?
— О чем? Видел ли кто-нибудь в небе огни хоть одного самолета? Они вечно летают туда-сюда… Мы здесь уже довольно долго лежим и…
— Если честно, я не обращала на это внимания.
— И я тоже.
— Не исключено, что они просто здесь не летают… Не знаю, где пролегает маршрут.
— Самолеты — они летают повсюду. Это вам не метро!
— Нет, ну все-таки не совсем чтобы повсюду.
— Может, какой и пролетел, когда мы не смотрели на небо, когда разговаривали, прежде чем улечься.
— А вы знаете, что спутники, искусственные спутники, — их тоже бывает видно. Я сам как-то раз наблюдал.
— Невооруженным глазом?
— Да, он как звездочка, но только движется все время с одинаковой скоростью и все время по прямой. И в полной тишине.
— Вот оно! Шум! Мы ведь не слышали шума… от двигателя.
— Нет, ты все-таки решил нас доконать…
— Тихо! Слушайте!
— Ну что еще теперь?
Какой-то звук зарождается в самой середине группы, он нарастает — сначала это жалобный горловой стон, потом стон превращается в настоящий вой, долгий, с меняющимися модуляциями, похожий на волчий. Кто-то из присутствующих вскочил, кто-то сразу понял, что это Уго решил позабавить друзей одной из своих штучек. Одни с удовольствием приняли его выдумку, другие — женщины — накинулись на него с упреками, но тут он внезапно замолкает в изумлении. Его вой разбудил лай множества собак, и лай этот доносится сейчас со всех сторон, с разного расстояния, и каждый отличается от прочих, один вызывает другой, иногда лай сменяется воем, похожим на вой Уго, иногда раздается пугающе близко. Нестройный собачий хор доходит до своей кульминационной точки — точки максимального накала, а потом начинает постепенно угасать, когда лишь изредка раздается какое-нибудь отдельное тявканье, трусливое, приглушенное дистанцией.
— Они повсюду!
— Мы окружены!
— Они наверняка живут в тех домах, в поселке!
— Но ведь мы вроде решили, что в поселке никого больше нет!
— Есть — зомби. И потом, собакам-то это никак не вредит.
— Что не вредит?
— Излучение.
— Ладно, давайте-давайте, развлекайтесь своими шуточками, войте себе на здоровье… дразните зверей. Вот сбегутся сюда все эти собаки…
— Ну и что? Будет у нас отличная компания. И защита заодно.
— Иногда в лесах бездомные собаки сбиваются в стаи. Они дичают и нападают на людей.
— Не забывайте, что здесь водятся еще и кабаны. Это мы знаем наверняка — кое-кто видел сегодня одного собственными глазами… И эти кое-кто — люди серьезные и вряд ли склонны к…
Ибаньес не успевает закончить фразу. Уго начал подражать уже другому животному. Ясно, что он вознамерился изобразить кабана, хотя повторяющиеся и довольно тоскливые похрюкивания скорее заставляют вспомнить сцену из сельской жизни — подготовку к закалыванию свиньи. И тем не менее некоторые над шуткой смеются, однако самые впечатлительные, наоборот, дружно негодуют:
— Ну хватит тебе, довольно! Идиотизм какой-то! Мы ведь сидим одни в горах, посреди леса. Неужели вы не понимаете. Эти кабаны, черт бы вас побрал, и на самом деле очень опасны!
— Кабанов бояться нечего. Они нападают, только если оказываются в западне, если чувствуют прямую опасность. Кроме того… они вегетарианцы.
— Да, а еще они буддисты и увлекаются макробиотикой.
— Что? Разве они не вегетарианцы?
— Про животных не говорят, что они вегетарианцы, это особая культура, жизненная позиция. Про животных надо говорить — травоядные.
На миг воцаряется тишина — какая-то выжидательная тишина. Сперва кажется, что Рафа не удостоит издевку ответом, но он все-таки не выдерживает:
— Ладно. Можете не беспокоиться. Больше я рта не раскрою до самого утра… Кроме того, мы с Марибель сейчас же отправляемся спать.
— Рафа…
— Сейчас же!
Рафа и Марибель встают и начинают собирать свои вещи. Опять возникает тягостное молчание.
— Возьмите с собой зажигалку… а когда устроитесь, положите ее на первую кровать — ту, что в углу, рядом с дверью.
Кто-то начинает перешептываться, пока Рафа и Марибель идут к приюту. Затем, уже после того как они скрылись за дверью, раздается голос Ампаро, вкрадчивый, негромкий, но отчетливо слышный:
— А ты мог бы и промолчать…
— Ну я виноват, правда виноват… Но мне показалось смешным… только представьте себе, кабаны сидят в макробиотическом ресторане, заказывают соевые гамбургеры…
— Да замолчи ты!
Больше Уго ничего не говорит, и на площади опять воцаряется молчание. Затем снова звучит голос Ампаро:
— Я, пожалуй, тоже отправлюсь спать. Надоело мне все это, и нет никакого желания дожидаться здесь восхода солнца.
