направиться к центру круга. На фоне царящей паники, она спокойно расстегивает и снимает пальто, перебрасывая его изящным жестом через горящий стул.
То, что было тяжелым шерстяным пальто, становится длинным отрезом черного шелка, который струится по стулу как вода. Языки пламени исчезают. Лишь сохраняется тонкая струйка дыма, да резкий запах горелой древесины, который плавно меняется на успокаивающий запах камина с оттенком чего-то вроде корицы или гвоздики.
Женщина, стоящая в центре круга из кресел, тянет черный шелк, раскрывая целый и невредимый стул, на котором сейчас сидит несколько белоснежных голубей.
Еще один взмах и черный шелк складывается и изгибается, становясь черным цилиндром. Женщина водружает его себе на голову, завершая ансамбль, состоящий из бального платья цвета ночного неба — черный шелк усеян блестящими белыми кристаллами. Она приветствует зрителей легким поклоном.
Фокусница обозначила свое появление.
Несколько человек, в том числе и Бэйли, начали аплодировать, пока те, кто покинули свои места, возвращались, выглядя при этом встревоженно и заинтригованно.
Представление продолжается. Бэйли было сложно понять, как трюки растворяются один в другом. Голуби часто исчезают, но лишь за тем, чтобы потом вновь появиться на шляпах или под стульями. Еще есть черный ворон, который слишком велик, чтобы умело спрятаться. Только после того, как выступающий ушел на некоторое время, Бэйли медленно осознает, что круг из стульев, форма и закрытость пространства — вот причина, по которым здесь нет зеркал и трюков с освещением. Все, что происходит — очевидно и моментально. Она даже превращает металлические карманные часы одного из зрителей в песок и обратно. В одно прекрасное мгновенье все стулья в комнате парят на некотором отдалении от пола и, хотя движение устойчиво и безопасно, пальцы ног Бэйли едва касаются пола, а он нервно сжимает бока своего кресла.
В конце представления фокусница кланяется, поворачиваясь по кругу, в то время как зрители аплодируют. После того, как она совершает полный оборот, ее на этом месте больше нет. Лишь несколько сверкающих кристаллов с ее платья напоминают о том, что она там была.
Дверь на стене шатра появляется вновь, обозначая зрителям выход. Бэйли плетется сзади, оглядываясь назад на то место, где была фокусница.
Снаружи, там, где его раньше не было, возведён еще один помост, похожий на тот, на котором выступала акробатка. Но фигура на этом помосте не движется. Бэйли почти кажется, что это статуя, одетая в белое, обрамленное мехами, платье, которое каскадом спадает с платформы на землю. Ее волосы, кожа, и даже ресницы, покрыты инием.
Но все же она движется. Очень, очень медленно. Так медленно, что Бэйли не может сказать, какие движения она делает, он видит лишь изменения. Мягкие хлопья переливчатого снега планируют на землю, опадая словно листья с дерева.
Бэйли идет вокруг, рассматривая ее со всех сторон. Её глаза не мигая следуют за ним, несмотря на то, что на ресницах комьями лежит снег. На помосте есть маленькая серебряная табличка, частично закрытая струящимся платьем.
На ней надпись в чью-то честь, но не указано в чью.
Правила Игры
Цирковые Ужины становятся всё реже, теперь когда цирк открыт, существует сам по себе и работает должным образом, обретая самостоятельность и независимость, как выразился Чандреш на одном из Ужинов спустя некоторое время после открытия. Те самые заговорщики всё еще иногда собираются прежним составом на ужин, но эти сборища становятся всё реже и реже.
Мистер А.Х. — не появляется, ни взирая на постоянные приглашения.
А так как эти ужины были единственной возможностью встретиться со своим наставником, его продолжительное отсутствие расстраивает Марко.
После года без подачи от него весточки, хотя бы слова от него или возможности взглянуть на его серый цилиндр, Марко решает позвать его. Ему неизвестно нынешнее место жительства своего наставника. Он предполагает, и справедливо, что это, скорее всего, временное пристанище и к тому времени, как он его разыщет, мужчина в сером костюме уже переедет, сменив его на такое же временное, как и предыдущее.
Вместо того чтобы пуститься в бесплодные поиски, Марко рисует ряд символов на замерзшем стекле окна в своей квартире, выходящим на улицу, используя колонны музея в качестве ориентиров. Большинство символов невозможно различить, пока на них не падает свет под определенным углом и все вместе они образуют большую букву А.
На следующий день в дверь раздается стук.
Как всегда, человек в сером костюме отказывается войти в квартиру. Он остается стоять на пороге и сверлит Марко своим холодным серым взглядом.
— Чего же ты хочешь? — спрашивает он.
— Я только хотел узнать, правильно ли я всё делаю, — отвечает Марко.
Наставник какое-то мгновение рассматривает юношу, но его выражение лица, как всегда, непроницаемо.
— Ты достаточно потрудился.
— И каким же образом будет дальше протекать наше состязание? — спрашивает Марко. — Каждый из нас будет воздействовать на цирк? И как долго это будет продолжаться?
— Вам предоставлено место для состязаний внутри, — отвечает наставник. — Ты представишь свои навыки, проявляя как можно лучше свои способности, и твоя соперница сделает то же самое. Вы не вмешиваетесь в работу друг друга. И состязание будет продолжаться до тех пор, пока не выявится победитель. Это не так уж сложно.
— Не уверен, что понимаю правила, — говорит Марко.
— Тебе не надо понимать правила, от тебя требуется следовать им. Как я уже сказал, ты достаточно потрудился.
Он собирается уходить, но потом колеблется.
— Больше так не делай, — говорит он, указывая Марко через плечо на морозные узоры на стекле. А потом он поворачивается и уходит.
Символы на окне расплываются в бессмысленные разводы.
На дворе середина дня и весь цирк преспокойно спит, в то время как Селия Боуэн стоит перед каруселью, наблюдая за тем, как мимо нее проносятся без всадников черные, белые и серебристые создания, подвешенные на лентах.
— Не люблю я карусели, — говорит голос за её спиной.
Гектор Боуэн не больше, чем всего лишь видение, призрак в тусклом освещении шатра. Его темный костюм исчезает в тени. Непостоянный свет улавливает великолепие его рубашки, седину его волос, освещая неодобрительный взгляд на его лице, когда он смотрит на карусель из-за плеча своей дочери.
— Почему? — спрашивает Селия не оборачиваясь. — Она чрезвычайно популярна. И для того, чтобы её создать, проделалась огромная работа, а это должно что-то значить, Папа.
Его ироническая усмешка теперь всего лишь далекий отголосок прежней и Селия рада, что он не может видеть её улыбку, спрятанную за мягкостью голоса.
— Ты бы не была такой безрассудной, если бы я не… — Его голос замолкает вместе со взмахом прозрачной руки возле её руки.
— Не сердись на меня, — говорит Селия. — Ты сделал это сам, это не по моей вине ты не можешь все отменить. А я вряд ли веду себя опрометчиво.
— Сколько ты рассказала этому твоему архитектору? — спрашивает отец.
