И в тот самый момент, в момент открытия цирка, Селия могла сказать наверняка, что произошло какое-то движение, которое воздействовало на весь цирк, и всех кто там находился, когда огонь был зажжен.
Включая новорожденных близнецов.
Виджет родился как раз незадолго до полуночи, на исходе старого дня. Поппета спустя всего несколько мгновений, в самом начале нового дня.
— Поппета, — говорит Селия, вновь сосредоточив всё своё внимание на маленькой девочке, которая игралась с обшлагом своей курточки, — если ты увидишь что-нибудь этакое в очертаниях звезд, что посчитаешь важным, я хочу, чтобы ты мне рассказала об этом. Ты понимаешь меня?
Поппета торжественно кивнула, и облако рыжих волос качнулись волной вслед за движением её головы. Девочка подалась вперед, чтобы задать Селии вопрос, глаза её при этом были абсолютно серьезны.
— Могу я получить карамельное яблоко? — спрашивает она.
— А у меня закончился попкорн, — жалуется Виджет, протягивая пустую бумажную упаковку.
Селия забирает у него пустой бумажный пакет и, под пристальным наблюдением близнецов, складывает его в квадратики, всё меньших и меньших размеров, пока тот совсем не исчезает. Когда они хлопают, ладошки Виджета уже не вымазаны в карамели, хотя мальчик и не замечает этого.
Селия какое-то мгновение рассматривает близнецов, пока Виджет пытается выяснить, куда же подевалась упаковка, а Поппета задумчиво уставилась в небо.
Это не очень хорошая мысль. Она знает, что это не очень хорошая идея, но будет лучше держать их к себе как можно ближе, чтобы наблюдать за ними, как можно пристальнее, учитывая обстоятельства и их несомненные таланты.
— Может быть, вы оба хотите узнать, как проделываются подобные фокусы? — спрашивает их Селия.
Виджет тут же кивает, проявляя недюжинный энтузиазм, да так, что его шляпа съезжает вперед на глаза. Поппета колеблется, но потом она так же кивает вслед за братом.
— В таком случае, когда вы слегка подрастете, а преподам вам несколько уроков, но это будет нашим секретом, — говорит Селия. — Вы умеете хранить секреты?
Брат с сестрой кивают в унион. И Виджету вновь приходится поправлять шляпу. Они радостно спешат за Селией, когда она ведет их обратно во внутренний двор.
Желания и Стремления
Части занавеса расходятся со звуком, словно идет дождь, в комнату предсказательницы входит Марко; Исобель немедленно откидывает с лица вуаль — невероятно тонкий черный шелк, который окружает ее голову, словно туман.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.
— Почему ты мне об этом не сказала? — игнорируя ее вопрос, он протягивает открытую тетрадь и в дрожащем свете Исобель может увидеть голое черное дерево. Это дерево не похоже на те, которые нарисованы в его многочисленных блокнотах, это покрыто свечами, с которых капает воск. Вокруг основного рисунка детально изображены извилистые ветви, загибающиеся под разными углами.
— Это Дерево Желаний, — говорит Исобель. — Оно новое.
— Я знаю, что оно новое, — говорит Марко. — Почему ты МНЕ об этом не рассказала?
— У меня не было времени написать тебе, — говорит Исобель. — И я вовсе не была уверена, тобой ли оно создано. Оно похоже на те, что ты создавал. Оно прекрасно — добавить желание просто — нужно зажечь новые свечи от одной из тех, что уже горят и добавить их на ветки. Новые желания загораются от старых.
— Это ее, — говорит Марко, забирая тетрадь.
— Как ты можешь быть в этом уверен? — спрашивает Исобель.
Марко медлит, разглядывая эскиз, досадуя, что не может должным образом запечатлеть красоту этого наспех изображенного рисунка.
— Я это чувствую, — говорит он. — Это что-то вроде того, когда предчувствуешь шторм, движение в воздухе. Я почувствовал его, как только вошел в шатер, и чувство усиливается по мере приближения к дереву. Не уверен, что его сможет почувствовать тот, кто не знаком с этим ощущением.
— Как думаешь, она может чувствовать тоже, что и ты? — спрашивает Исобель.
Марко не думал об этом раньше, хотя это кажется ему вполне возможным. Эта мысль странно приятна ему.
— Я не знаю, — это все, что он говорит Исобель.
Исобель опять откидывает назад вуаль, которая соскользнула ей на лицо.
— Хорошо, — говорит она, — теперь ты об этом знаешь и можешь делать с ним все, что захочешь.
— Таким образом, это не сработает, — говорит Марко. — Я не могу использовать для своих целей то, что создано ей. Стороны должны оставаться разделенными. Если бы мы играли в шахматы, я не мог бы просто убрать ее фигуру с доски. Мой единственный вариант — нанести удар моей собственной фигурой, когда она двигает свою.
— Но тогда у игры не может быть конца, — говорит Исобель. — Как ты можешь поставить мат цирку? В этом нет никакого смысла.
— Это не как в шахматах, — говорит Марко, пытаясь объяснить то, что он наконец-то начал понимать, несмотря на то, что не знает, как это выразить словами. Он бросает взгляд на ее стол, где картинками вверх разложено несколько карт, одна их которых привлекает его внимание. — Это что-то вроде этого, — говорит он, указывая на женщину с весами и мечом, La Justice[10] написано ниже ее стоп. — Это как весы: одна сторона моя, другая — её.
На столе, меж карт, появляются серебряные весы; каждая из чаш балансирует, наполненная бриллиантами, сверкающими в свете свечей.
— То есть цель — склонить одну из чаш в твою пользу? — спрашивает Исобель.
Марко кивает, переворачивая страницы тетради. Он продолжает листать до страницы с деревом.
— Но, если каждый из вас будет добавлять постоянно на свою чашу, — говорит Исобель, глядя на плавно покачивающиеся весы, — разве они не сломаются?
— Не уверен, что это точное сравнение, — говорит Марко, и весы исчезают.
Исобель хмурится, глядя на пустое место.
— Как долго это будет продолжаться? — спрашивает она.
— Понятия не имею, — говорит Марко. — Хочешь уйти? — добавляет он, глядя на нее, неуверенный при этом, какой ответ хочет получить.
— Нет, — говорит Исобель. — Я… Я не хочу уезжать. Мне правится здесь, правда. Но еще я хочу понять. Может быть, я могла бы быть более полезной, если бы поняла.
— Ты и так очень полезна, — говорит Марко. — Возможно, единственное мое преимущество в том, что она не знает кто я. У нее есть только цирк, чтобы реагировать, а у меня есть ты, чтобы следить за ней.
— Но она не выказывала какой-либо реакции, — возражает Исобель. — Она все держит в себе. Она читает больше любого из тех, кого я когда-либо встречала. Близнецы Мюррей обожают её. Она была очень добра ко мне. Я никогда не видела, чтобы она делала какие-то необычные вещи помимо своего представления. Ты говоришь, что она делает все эти шаги, но я никогда не заставала ее за этим. Откуда ты знаешь, что это не работа Итана Барриса?
— Мистер Баррис создает впечатляющие механизмы, но это не его работа. Хотя она украшала его карусель, в этом я уверен. Сомневаюсь, что инженерный талант мистера Барриса способен заставить
