— Прости, — говорит она.
— Если она находится в безопасности, то неважно у тебя она или у меня. Тебе следовало спросить. Тебе следовало попрощаться.
Селия кивает.
— Я знаю, — говорит она.
Никто из них не произносит ни слова.
— Я старалась сделать цирк самостоятельным, — говорит Селия. — Для того чтобы вывести его из игры, от нас. От меня. Мне нужно было узнать твою систему, чтобы заставить его работать должным образом. Я не могу позволить исчезнуть месту, которое дорого столь многим людям. Что-то волшебное и уютное, загадочное, что нигде больше они не найдут. Если бы у тебя это было, разве бы ты не постарался это сохранить.
— У меня это есть, когда я с тобой, — говорит Марко. — Позволь мне помочь тебе.
— Мне не нужна твоя помощь.
— Ты одна не справишься.
— У меня есть Итан Баррис и Лейни Бёрджес, — говорит Селия. — Они согласились взять на себя управление, основными процессами. С чуть большей подготовкой, Поппета и Виджет смогут поддерживать те аспекты, которые неподвластны Итану и Лейни. Я… Я не нуждаюсь в тебе.
Она не может посмотреть ему в глаза.
— Ты мне не доверяешь, — говорит он.
— Исобель доверяла тебе, — говорит Селия, глядя в пол. — Также как и Чандреш. Как я могу верить, что ты честен со мной, а не с ними, когда у тебя больше причин, чтобы обмануть меня.
— Я никогда не говорил Исобель, что люблю ее, — говорит Марко. — Я был молод, я был отчаянно одинок; мне не следовало давать ей повод, что я испытываю к ней какие-то сильные чувства, но то, что я испытывал к ней не идет ни в какое сравнение, что я испытываю к тебе. Это не способ тебя обмануть, неужели ты думаешь, что я настолько жесток?
Селия встает со своего стула.
— Спокойной ночи, мистер Алисдэр, — говорит она.
— Селия, подожди, — говорит Марко, вставая, но не приближаясь к ней. — Ты разбиваешь мне сердце. Ты однажды сказала мне, что напоминаю тебе отца. Что ты никогда не хотела бы страдать так же, как твоя мать страдала по нему, но сейчас ты делаешь то же самое со мной. Ты оставляешь меня. Ты оставляешь меня бежать и бежать за тобой, когда я готов отдать многое, чтобы ты осталась, и это убивает меня.
— Это и должно убить одного из нас, — тихо говорит Селия.
— Что? — спрашивает Марко.
— Тот, кто выживет и будет победителем, — говорит она. — Победитель жив, проигравший мертв. Таким образом заканчивается игра.
— Это… — Марко останавливается, качая головой. — Это не может быть целью.
— Именно так и есть, — говорит Селия. — Это проверка на выносливость, а не на мастерство. Я постараюсь сделать цирк самодостаточным прежде, чем…
Она не может произнести этих слов, все еще с трудом поднимая на него взгляд.
— Ты собираешься сделать тоже, что и твой отец, — говорит Марко. — Ты собираешься выйти за рамки.
— Не совсем, — говорит она. — Мне кажется, что я все-таки больше мамина дочка.
— Нет, — говорит Марко. — Ты не можешь думать об этом.
— Это единственный способ остановить игру.
— Тогда мы продолжим играть.
— Я не могу, — говорит она. — Я не могу больше. С каждой ночью становится все труднее. И я… Я должна позволить тебе выиграть.
— Мне не нужна победа, — говорит Марко. — Мне нужна ты. Правда, Селия, неужели ты не понимаешь этого?
Селия ничего не говорит, но слезы скатываются вниз по ее щекам. Она не вытирает их.
— Как ты можешь думать, что я не люблю тебя? — спрашивает Марко. — Селия, ты для меня все. Я не знаю, кто пытается убедить тебя в обратном, но ты должна мне верить, пожалуйста.
Она только смотрит на него полными слез глазами; первый раз, когда она спокойно выдерживает его взгляд.
— Вот когда я понял, что люблю тебя, — говорит он.
Они стоят по разные стороны небольшой круглой комнаты, выкрашенной глубоким синим цветом и усеянной звездами, на выступе у бассейна лежат жемчужного цвета подушки. Мерцающая люстра висит над ними.
— Я был очарован с первого момента, когда увидел тебя, — говорит Марко, — но это, когда я уже знал.
Комната вокруг них опять меняется, превращаясь в пустой бальный зал. Лунный свет льется в окна.
— А это, когда узнала я, — говорит Селия, шепот эхом разносится по залу.
Марко приближается, целуя ее слезы, перед тем как накрыть губами ее губы. Когда он целует ее, костер горит ярче. Акробаты превосходно вращаются в пойманном свете. Весь цирк сверкает, ослепляя каждого посетителя. А потом единение останавливается, когда Селия неохотно отрывается.
— Прости меня, — говорит она.
— Пожалуйста, — говорит Марко, отказываясь отпускать ее, его пальцы крепко держат кружево ее платья. — Пожалуйста, не уходи.
— Слишком поздно, — говорит она. — Было слишком поздно уже тогда, когда я приехала в Лондон, чтобы превратить твою тетрадь в голубя; слишком много людей вовлечено. Никто из нас не может уже повлиять на все происходящее здесь, ни на одного зрителя, входящего в эти ворота. Сотни, если не тысячи людей. Все мухи уже запутались в той паутине, которая была сплетена, когда мне было шесть лет, и теперь я боюсь пошевелиться из-за страха потерять кого-то еще.
Она смотрит на него, поднимая руку, чтобы погладить его по щеке.
— Сделаешь кое-что для меня? — спрашивает она.
— Все что угодно, — говорит Марко.
— Не приходи больше, — говорит она и ее голос срывается.
Она исчезает прежде, чем Марко может возразить, также просто и элегантно, как и в конце представления, ее платье исчезает в его руках. Только запах ее духов остается в воздухе.
Марко остается стоять в одиночестве в пустом шатре с двумя рядами кресел и открытой дверью, ожидающей его ухода.
Перед тем как уйти, он достает одну игральную карту и кладет на ее стул.
Посещения
Селия Боуэн сидит за столом, окруженная грудами книг. Она исчерпала пространство для своей библиотеки некоторое время назад, но вместо того, чтобы расширить комнату, она решила позволить книгам самим стать комнатой. Некоторые стопки из них составляют столы, другие свисают с потолков, вместе с большими позолоченными клетками, в которых сидят несколько белых голубей.
В другой клетке, не подвешенной как остальные, а стоящей на столе, лежат замысловатые часы. Они показывают не только время, но и астрологическое движение на небосводе.
Большой черный ворон примостился спать рядом с полным собранием сочинений Шекспира.
Не сочетающиеся свечи в серебряных канделябрах, горящие по три штуки в одном, окружают стол в центре комнаты. На самом столе стоит чашка, с медленно остывающем чаем, шарф, частично распущенный
