и смотан в моток алой шерсти, фотография в рамке, умершего часовщика, карты разложенные по одной по всему столу, и открытая книга заполненная знаками и символами и перекрепленными к каждой странице дополнительными кусочками бумаги.
Селия сидит с блокнотом и ручкой в руке, пытаясь расшифровать систему, согласно которой была написана книга.
Она старается понять, о чем мог думать и в каком направлении Марко, когда писал всё это, представить себе его, как он заполняет каждую страницу, тщательно вырисовывая чернилами каждую веточку дерева, которые обвивают всю книгу.
Она читает каждую подпись снова и снова, проверяя, насколько надежно закреплен каждый локон волос, внимательно всматриваясь в каждый символ.
Она потратила слишком много времени, повторяя этот процесс, что могла бы воссоздать книгу по памяти, но все еще не могла до конца разобраться в том, как работает система.
Ворон шевелится и каркает на что-то притаившиеся в тени.
— Хьюгинн, ты мне мешаешь, — говорит Селия, не поднимая на ворона глаз.
Свет от свечей улавливает только края очертания силуэта её отца, когда тот парит поблизости. Подсвечивая складки его пиджака, воротник рубашки. В темных глазницах сверкают белки глаз.
— Тебе по-хорошему нужен еще один, — говорит он, поглядывая на взволнованного ворона. — Мьюнинн бы пришелся в самый раз.
— Я предпочитаю, папа, полагаться на память, — говорит Селия.
— Гмм, — следует единственный ответ.
Селия не обращает на него ни малейшего внимания, когда тот наклоняется ей через плечо, наблюдая за тем, как она перелистывает исписанные страницы.
— Боже ты мой, какая ужасная мешанина, — говорит он.
— Язык, на котором ты сам не можешь изъясняться, не обязательно должен быть ужасной мешаниной, — говорит Селия, переводя строчку символов себе в блокнот.
— Это тяжелый труд, заклинания и магические формулы, — говорит Гектор, переплывая по другую строну стола, чтобы лучше было видно. — Очень в стиле Александра, все такое сложное и непонятное.
— Тем не менее, если вникнуть, то любой сможет справиться с этим. Это сильно отличается от всех твоих лекций, какая я была особенная.
— Ты особенная. Ты выше этого… — он машет в сторону груды книг. — Использования инструментов и конструкций. Есть столько всего, чего ты могла бы достичь с твоими-то талантами. Столько всего требующие исследований.
—
— Прошу тебя, только избавь меня от Шекспира.
— Меня преследует дух моего отца, думаю, это позволяет цитировать Гамлета, столько, сколько мне заблагорассудится. Прежде ты очень любил Шекспира, Просперо.
— Ты слишком умна, чтобы так себя вести. Я ожидал большего от тебя.
— Приношу свои извинения, что не соответствую твоим абсурдным ожиданиям, папа. Разве тебе некому больше докучать?
— Есть очень мало людей, с которыми я могу общаться в таком состоянии. Александр безумно скучен, как всегда. С Чандрешом поинтереснее, но этот паршивец изменял его память столько раз, что общаться с ним не намного лучше, чем беседовать с собой. Хотя бывает неплохо сменить обстановку.
— Ты беседуешь с Чандрешом? — спрашивает Селия.
— Время от времени, — отвечает Гектор, разглядывая часы, которые он вращает внутри их клетки.
— Ты сказал, что Александр собирался быть в цирке в тот вечер. Ты его туда отправил.
— Я предложил выпить. А пьяные, они такие внушаемые. И так задушевно разговаривают с мертвыми людьми.
— Ты должен был понимать, что он ничего не сможет сделать Александру, — говорит Селия.
В подобных рассуждениях не было никакого смысла, её отец никогда не прислушивался к разумным доводам.
— Я думал старик мог бы использовать нож в ответ, для разнообразия. Этот его ассистент, так хорошо его изучивший, практически прокричал ему, что сделал бы это сам, да так, что эта идея сформировалась уже у Чандреша в голове, вся ярость вырвалась в его подсознание, от воздействия на него все это время. Все, что мне оставалось сделать, так это подтолкнуть в правильном направлении.
— Ты говорил, что есть правило о невмешательстве, — говорит Селия, откладывая свою ручку.
— Нельзя вмешиваться в твою работу или твоего соперника, — поясняет её отец. — Я могу влиять на кого угодно, кроме вас двоих, сколько пожелаю.
— Твое вмешательство убило Фредрика!
— Да, на свете полным-полно других часовщиков, — говорит Гектор. — Ты можешь подыскать себе другого, если тебе понадобятся дополнительные часы.
Руки Селии дрожат, когда она берет один томик из собрания сочинений Шекспира и швыряет в него. «Как Вам это понравиться»[22] беспрепятственно пролетает сквозь его грудь, ударяясь о стену шатра, падает на пол. Ворон каркает, а перья его встают торчком.
Клетки с голубями и часами начинают трястись. Стекло в рамке с фотографией идет трещинами.
— Убирайся, папа, — говорит Селия, сквозь зубы, стараясь взять себя в руки.
— Ты не можешь, вот так оттолкнуть меня, — говорит он.
Селия обращает все своё внимание на свечи на столе, сосредотачивая всё своё внимание на единственном пляшущем пламени.
— Ты думаешь, тебя что-то связывает с этими людьми? — продолжает Гектор. — Ты думаешь, ты для них что-то значишь? Все они, в конце концов, умрут. Ты позволяешь своим эмоциям взять верх над твоей силой.
— Ты трус, — говорит Селия. — Вы оба трусы. Вы боретесь друг с другом по доверенности, опосредованно, через своих доверенных, потому что вы слишком трусливы, чтобы напрямую вступить в состязание друг с другом. Боясь, что вас постигнет неудача, и некого будет винить, кроме самих себя.
— Это не правда, — протестует Гектор.
— Я ненавижу тебя, — говорит Селия, всё еще уставившись на пламя.
Тень её отца вздрагивает и исчезает.
На окнах в квартире марко нет инея, поэтому он рисует литеру «А» чернилами, прижимая измазанный черным палец к стеклу. Чернила стекают по стеклу словно капли дождя.
Он сидит, уставившись на дверь, нервно покручивая серебряное колечко на пальце, пока под утро в дверь не раздается стук.
Мужчина в сером костюме не делает ему выговор за то, что Марко вызвал его. Он стоит в коридоре, не заходя в квартиру, держа в руках трость и ждет, когда Марко заговорит.
— Она думает, что один из нас должен умереть для того, чтобы игре пришел конец, — говорит Марко.
— Она права.
Наличие подтверждения хуже, чем Марко ожидал. Маленький проблеск надежды, который у него был, думая, что может быть, она ошиблась, был уничтожен ответом человека в сером костюме.
— Победить будет хуже, чем проиграть, — говорит он.
— Я же уведомил тебя, что твои чувства к мисс Боуэн сделают состязание труднее для тебя, — отвечает его наставник.
— Почему Вы поступили так со мной, ради чего? — спрашивает Марко. — Зачем Вы проводили со мной столько времени, тренируя?
Пауза, а за ней следует тяжелый ответ.
— Думал, что это предпочтительнее, той жизни, которую ты, возможно, волочил в противном случае, независимо от последствий.
