особого смысла.
— Значит, я правильно полагаю, что другие вовлеченные в эту игру люди также не служат никакой цели? — спрашивает Селия. — Их судьбы всего лишь вопрос последствия?
— Все действия имеют последствия, — говорит Гектор. — Это издержки состязания, его часть.
— Зачем ты говоришь мне об этом теперь, когда ты ни разу не упоминал об этом прежде?
— Прежде, я не думал, что ты окажешься в положении проигравшей.
— Ты имеешь в виду, что проигравший умрет, — говорит Селия.
— Техническая сторона вопроса, — говорит её отец. — Игра полностью завершается, когда остается всего лишь один игрок. Другого способа закончить состязание, нет. Ты можешь оставить свои мечты по поводу продолжения игры в шлюху с этим ничтожеством, которого Александр подобрал в какой-то лондонской канаве, пока все это не закончится.
— Ну, и кто же остался? — спрашивает Селия, игнорируя его замечание. — Ты сказал, что в последнем состязании победил ученик Александра, что с ним сталось?
Тени сотрясает саркастический смех, прежде чем Гектор отвечает.
— Она завязывает себя в узлы в твоем драгоценном цирке.
Единственным источником света в этом шатре является огонь. Пламя — источник тепла и света, мерцает белым светом, как костер во дворе.
Ты подходишь к пожирателю огня, который возвышается на приподнятой платформе. Он держит в руках жезлы с пляшущим на их концах пламенем, готовясь его проглотить.
На другой платформе стоит женщина, держащая в руках длинные цепи, на концах которых болтаются огненные шары. Она крутит их, и они оставляют после себя след белого света, двигаясь так быстро, что кажется будто это огненные нити висят в воздухе, а не отельные языки пламени, венчающие цепи.
Артисты на нескольких платформах жонглируют факелами, подбрасывая их высоко в воздухе. Иногда, они бросают эти факелы друг к другу, создавая сноп искр.
Чуть поодаль на разной высоте расположены горящие обручи, через которые легко и непринужденно проскакивают цирковые, словно обручи только металлические и не заключены в плен мерцающего пламени.
Артистка на одной из платформ держит огонь голыми руками, и она лепит из него то змей, то цветы, да всё, что душе угодно. Искры летят, словно падающие звездочки, в её руке возникает огненная птица и исчезает словно феникс.
Она улыбается тебе, когда ты наблюдаешь, как белое пламя в её ладони ловким движением её пальцев превращается в лодку. Книгу. Огненное сердце.
Цукико
По дороге из Лондона в Мюнхен
Ничем непримечательный поезд пыхтит по сельской местности, выпуская облака серого смога в воздух. Паровоз почти полностью черный. Составы, которые он тянет, раскрашены монохромно. У тех составов, у которых есть окна, стекла затенены, другие, у которых окон нет, черные, как уголь.
Поезд путешествует молча, ни свистков, ни гудков. Колеса о рельсы не скрежещут, а постукивают, издавая плавный и тихий звук. Он просто следует своему маршруту, почти не привлекая к себе внимание.
Со стороны может показаться, что это товарняк, перевозящий уголь или что-нибудь подобное. Он совершенно ничем не примечательный.
Но внутри всё совсем по-иному.
Внутри поезд имеет богатое убранство, а мебель позолочена. В нем тепло. Большинство пассажирских составов увешаны толстыми узорчатыми коврами, обиты бархатом фиалковых, кремовых и цвета бордо тонов, как будто их обмакнули в закат, в преддверии сумерек, и не вынимали, пока на небе не появились полночные звезды.
Свет в коридорах льется из бра, развешенных вдоль стен, ниспадающие кристаллики которых покачиваются в такт движению поезда. Тихонько и безмятежно.
Вскоре после отъезда цирка, Селия помещает книгу в кожаном переплете в безопасное месте, положив её у всех на виду среди своих книг.
Она переодевает своё окровавленное платье, сменяя его на жемчужно серое, перевязанное черными, белыми и темно-серыми ленточками, которое было особенно любимо Фредериком.
Ленточки плывут за ней, когда она идет по поезду.
Она останавливается перед единственной дверью, которая подписана двумя каллиграфическими японскими символами, а так же именем от руки, на табличке рядом с ними.
На её вежливый стук, девушку тут же приглашают войти.
В то время как большинство вагонов поезда насыщенны цветом, личный вагончик Цукико в основном нейтральных цветов. Голое пространство, окруженное бумажными ширмами и занавесками необработанного шелка, благоухающие ароматами имбиря и сливок.
Цукико, одетая в красное кимоно, сидит по средине своего вагона. Бьющиеся алое сердце в бледной комнате. И она здесь не одна. Исобель лежит на полу, положив свою голову Цукико на колени, тихо всхлипывая.
— Я не хотела мешать, — говорит Селия.
Она в нерешительности останавливается в дверном проеме, раздвижные двери которого готовы вновь закрыться.
— Ты не мешаешь, — говорит Цукико, приглашая её войти. — Может быть, ты сможешь мне помочь убедить Исобель, что ей нужно немного отдохнуть.
Селия ничего не говорит, но Исобель вытирает глаза и кивает, когда поднимается на ноги.
— Спасибо, Кико, — говорит она, разглаживая складки на платье.
Цукико продолжает сидеть, сосредоточив всё свое внимание на Селии. Исобель останавливается рядом с Селией, когда идет к двери.
— Я сожалею о герр Тиссене, — говорит она.
— Как и я.
На мгновение Селии кажется, что Исобель собирается обнять её, но ничего такого не происходит, она только кивает и выходит из комнаты, задвигая за собой дверь.
— Для всех нас последние часы выдались очень длинными, — говорит Цукико, когда Исобель покинула комнату. — Тебе нужно выпить чаю, — добавляет она, прежде чем Селия успевает пуститься в объяснения, зачем она сюда пришла.
Цукико усаживает ее на подушку и молча идет в конец вагончика, извлекая чайные принадлежности из-за одной высокой ширмы.
Это не полная чайная церемония, которую она исполняла несколько раз за эти годы, но тем не менее, то, как Цукико медленно и красиво приготавливает две пиалы для зеленого чая, действуют успокаивающе.
— Почему ты мне никогда не рассказывала? — спрашивает Селия, когда Цукико усаживается напротив неё.
— Чего не рассказывала? — спрашивает Цукико, улыбаясь поверх своей пиалы с чаем.
Селия вздыхает. Она думает, не почувствовала ли Лейни Бёрджес того же разочарования от тех чашек чая, выпитых в Константинополе. Она раздумывает, не сломать ли пиалу Цукико, просто для того, чтобы поглядеть, что же та будет делать.
— Ты поранилась? — спрашивает Цукико, кивая на шрам на пальце Селии.
— Я была обречена участвовать в состязании почти тридцать лет назад, — говорит Селия. Она отпивает чай из пиалы, прежде чем добавить. — Собираешься ли ты показать мне свой шрам, после того,
