наши сны, а наша краткая жизнь заканчивается сном.
Судьбы предсказаны
Уже поздно, поэтому к гадалке не выстраивается очередь.
В то время как снаружи ночной холодный воздух и слышится запах карамели и дыма, в шатре тепло и пахнет ладаном, розами и пчелиным воском. Ты не заставляешь себя долго ждать, прежде чем пройти сквозь штору из бисера.
Бисеринки ударяются друг о друга, напоминая звук дождя. Ты обнаруживаешь, что вся комната уставлена свечами.
Ты садишься за стол посреди комнаты. Твой стул оказывается на удивление удобным. Лицо предсказательницы спрятано под тонкой черной вуалью, но когда она улыбается, свет падает на её глаза.
У неё нет никакого хрустального шара. Нет и колоды карт.
Всего лишь несколько сверкающих серебристых звезд, которые разбросаны по всему столу, с бархатистой скатертью, которые она читает как руны.
Она касается вещей, которых никак не могла знать, рассказывая о них поразительно детально.
Она говорит тебе факты, о которых тебе уже известно. Доносит до твоего сведения то, о чем ты догадывался. Рассказывает о возможностях, о которых ты даже не предполагаешь.
Звезды на столе, в мерцающем свете от свечей, кажется, движутся. Смещаются и изменяются прямо на твоих глазах.
Перед тем, как ты собираешься уйти, гадалка напоминает тебе, что будущее не высечено в камне.
Наброски
Поппета Мюррей стоит на крыльце la maison Лефевра, держа в руке кожаный портфель, а большой ранец стоит у её ног. Она звонит ни один десяток раз в дверной звонок, чередуя с серией громких ударов о входную дверь, хотя она прекрасно слышит, как в доме эхом раздается трезвон от дверного звонка.
Когда, наконец, дверь распахивается, на пороге стоит Чандреш собственной персоной. Вид его довольно неряшливый, фиолетовая рубаха не заправлена, а в руке он сжимает скомканный листок бумаги.
— Ты была меньше в последний раз, когда я видел тебя, — говорит он, оглядывая Поппету от ботинок до кончиков рыжих волос. — И вас было двое.
— Мой брат во Франции, — говорит Поппета, поднимая сумку и заходя за Чандрешом вовнутрь.
Позолоченная слоновья голова статуи нуждается в стирании с неё пыли. Дом находится в запустении и беспорядке, подобно беспорядку, который случается в домах сверху донизу заполненного антиквариатом, книгами, предметами искусства, которые громоздятся с присущим только им своеобразным уютом. Особняк не производит впечатления прежнего блеска, когда они с Виджетом бегали по здешним коридорам, которые прежде, еще несколько лет назад, казались им больше, гоняясь за мармеладными котятами сквозь радугу гостей.
— Что случилось с Вашей прислугой? — спрашивает она, когда они поднимаются по лестнице.
— Я распустил большинство из них, — говорит Чандреш. — Они были бесполезны, не умели выполнить ни одного поручения. Я оставил только поваров. Ужина нет уже достаточно долго, но, в конце концов, они знают, что делают.
Поппета следует за ним вдоль ряда колонн по коридору в его кабинет. Прежде, она никогда не была в его кабинете, но отчего-то у девушки не возникло никаких сомнений, что именно так эта комната всегда и выглядела: повсюду разбросанные чертежи и пустые бутылки из-под бренди.
Чандреш плетется через всю комнату, добавляя к беспорядку на кресле, скомканный листок, который был у него зажат в руке, и лениво смотрит на чертежи, развешанные на окнах.
Поппета расчищает место на столе, чтобы положить туда портфель, отодвигая книги, оленьи рога и яшмовых черепах. Сумку, она ставит на пол рядом.
— Зачем ты здесь? — говорит Чандреш, поворачиваясь и глядя на Поппету, будто только что осознал ее присутствие. Поппета щелкает замками, открывая портфель на столе, доставая плотную стопку бумаг.
— Мне необходимо одолжение с Вашей стороны, Чандреш, — говорит она.
— Какое именно?
— Я бы хотела, чтобы Вы подписали документ о передаче прав на цирк, — Поппета находит ручку среди беспорядка на столе, расписывает ее на клочке бумаги, чтобы убедиться, что в ней есть чернила.
— Начнем с того, что цирк никогда мне не принадлежал, — бормочет Чандреш.
— Ну, конечно же принадлежал, — говорит Поппета, выводя букву П. — Это же была Ваша идея. Но мне известно, что у Вас нет времени на цирк, и я подумала, что лучше всего было бы, если бы вы отказались от Вашей должности — владельца.
Чандреш секунду-другую обдумывает, сказанное Поппетой, а затем кивает и подходит к столу, чтобы прочитать договор.
— Здесь перечислены Итан и Лейни Бёрджес, но нет тетушки Падва, — говорит он, изучая документ.
— С ними я уже поговорила, — говорит Поппета. — Госпожа Падва не желает больше быть в это вовлеченной, но уверяет, что мисс Бёрджес сможет справиться со своими обязанностями.
— Кто это, мистер Кларк? — спрашивает Чандреш.
— Очень дорогой мне друг, — говорит Поппета, мягкий румянец заливает ее щеки. — И он прекрасно позаботится о цирке.
Когда Чандреш добирается до конца документа, она передает ему ручку.
Он ставит свою подпись с росчерком, подрагивающей рукой, позволяя ручке упасть на стол.
— Мою признательность не выразить словами.
Поппета дует на чернила, чтобы они высохли перед тем, как она кладет договор в портфель. Чандреш отмахивается от ее слов взмахом руки, возвращаясь назад к окну и разглядывая гладь синей бумаги, подвешенной над ним.
— Что думаете делать с набросками? — спрашивает Поппета, закрывая портфель.
— У меня все это осталось… планы остались от Итана и я не знаю, что с ними делать, — говорит Чандреш, обводя рукой ворох бумаг.
Поппета снимает своё пальто и вешает его на стул возле стола, и внимательно приглядывается к чертежам, наброскам и эскизам свисающих с полок, прикрепленных к зеркалам, картинам и окнам. На некоторых начерчены комнаты целиком, на других нарисованы какие-то сегменты архитектурных зданий, арок или залов.
Она останавливается, когда подходит к доске для дротиков с серебряным ножом, воткнутым в самое яблочко, а его лезвие подпорчено тёмными пятнами. Нож исчезает, когда Поппета продолжает прогуливаться по кабинету, однако Чандреш не замечает пропажи.
— Они предназначены для ремонта дома, — говорит он, пока она ходит по комнате, — но они не подходят друг другу должным образом.
— Это музей, — говорит Поппета, сопоставляя с обрывками, которые она углядела в звездах и теперь хранила в своей памяти.
