— Как всякая русская женщина. Он же не окончательно пропал. Хоть вестей нет, а знаю, жив. — Она помолчала. — Как все, Ал, скучно и просто. Мы вместе учились. Я — студентка, он — аспирант. Преподавал у меня.
— Вы в Лесном?.. — спросил Ал, как сын выпускника того же заведения.
— А умны-ый… Умный, да?
— Не обижайся. Сам от этого страдаю.
— Вот и страдай… — Анна отвернулась, демонстрируя профиль и корону прически. Тени скатывались по шее на тьму платья.
— А у деда как оказалась?
Она посмотрела на гостя.
— Хитрец. Не дашь помолчать. По распределению. Я приехала раньше, а муж остался защищать диссертацию. Потом только встретились. Он тоже сюда…
— В лес?
— Поглуше, — она показала на чащу.
Ал вежливо присвистнул:
— Не он ли создатель милых зверюшек?
— Не думаю. Разве это быстро делается?
— Монаха вон меньше чем за час обернуло.
— Да. Успехи науки.
На этот раз молчание было тяжелым и неприятным. Все скатывалось к досадной теме…
А лес стоял, темнел и притягивал, как пропасть.
— Значит, ты приехала одна-одинешенька, и дед тебя принял?
Анна с благодарностью посмотрела на Ала, улыбнулась и сделала глоток.
— Не сразу… А ты чего не пьешь? — спохватилась она. — Разонравилось?
— Ну что ты… Царское зелье! — соврал Ал. — Одурманивает и — словно в сказке.
— Красиво говоришь…
— А разве не так? Вокруг глухомань, чаща, посередине избушка на курьих ножках, а в ней Иван- Царевич и…
— Баба-Яга!
— Ты?! Баба-Яга? — Ал секунду помолчал. — Пожалуй… Что-то в тебе от ведьмы есть, есть… По крайней мере вино колдовское. Опоишь молодца и в печь засадишь.
Анна рассмеялась.
— Да уж… Испеки тебя по тайным рецептам, затрать на тебя травки дефицитные, а ты не знамо какие грибы ел, вдруг ядовитым окажешься.
— Распробуй, красавица…
— Не хами, Ал. Не порть вечер, а? Я женщина не робкая в кисели не гущусь.
— Здорово! — удивился гость. — Это же как?
— Понравилось выражение? Здесь услыхала. Не расползаюсь, не кисну…
— Догадываюсь. Дед слабаков не любил.
— Все ты знаешь, грибник загадочный.
— Обо мне потом… Так что тебе дед?
— Сначала мой участок был по ту сторону реки. Тихий. Леса там поменьше, леспромхоз в свое время побуйствовал. Да и не только леспромхоз, строили же, вот и повырубили, козлы… — она вновь рассмеялась, и в ее смехе звучал боевой клич. — Ух, и повоевала я с ними. Тут Дед меня и приметил.
— Чего-то долго он…
— В самый раз! А иначе убили бы… Но это отдельная история, не на ночь.
— Так страшно?
— Было бы страшно, если бы не Дед. У нас по-другому и быть не может. Лес ведь на валюту шел, а тут я, козявка, со своим карабином.
Ал невольно прислушался, но ночь уже давно притихла.
— Видать, разошлись нынешние стрельцы по домам.
— Не все во тьму палить. Да и с утра на работу. А еще когда какой бразильский сериал по телевизору, тоже поспокойнее.
— Чего их мир не берет?
— С ума сошли. Оружия со складов много в руки попало. Стали делиться на казаков и викингов… ГЭС им, видите ли, надо. У кого ГЭС, у того и власть…
Глава 3
Вонь в автомобиле стояла ужасная. Кто сказал: свое дерьмо не пахнет? Еще как! Впору сорваться и — стремглав…
Но юный Синеус не мог ни сорваться, ни тем более убежать. Он забился куда-то вглубь, между передними и задними сиденьями, и обонял, задыхаясь и дрожа. Даже сил на проклятья не было. Его, острослова и любимца городка М., Сережу Синеуса, охватил ужас.
Синеус не настоящая фамилия. На самом деле Серегу кликали по-хорошему, по-крестьянски, — Телятниковым. У него папа, мама, добрый дедушка и все пра… и пра… были Телятниковыми. Но Сережка подписывался Синеусом, иногда Синеусом-младшим. Намек на того, что тот, который с Рюриком и Трувором пожаловал, есть
Такая же подпись красовалась в газете «M…ские скрижали» (газета местных краеведов), которую он затеял, как Ленин «Искру». Жители М… свою газету обожали, как, впрочем, и самого Серегу.
Светало…
Там, над холмами, солнышко уж распоясалось вовсю, но тут, на склоне, в густых здоровущих зарослях, куда скатился «мерседес», все еще царствовали мрак и темнота.
Серега уже чуял утречко и всеми своими инстинктами тянулся к свободе. Не переставая всхлипывать и дрожать, он попытался шевельнуться и чуть приподняться.
За окошком стояла зловещая тишина.
Он было нырнул назад, но противная тяжесть в штанах чавкнула и напомнила о себе новыми ароматами. Парень замер. Меж кустов, как алмаз, сверкнула речка. Спасительная чистая вода…
Серега был примечателен не только сам по себе, но и своими предками.
Например, дедушку его звали Зиновием. Не правда ли, странно? В далеких северных краях, где обитатели — потомки викингов и казаков, и вдруг — польско-еврейское имя… Все — от образа жизни. Дедушка-то появился на свет где-то в двадцатых, в аккурат на день рождения ближайшего друга и соратника В. И. Ленина товарища Зиновьева. Мальчонку и нарекли…
Вначале хотели Брониславлем, то есть — «Слава броневику Ленина», но счастливая мать воспротивилась. А против Зиновия возражать не стала, так как сама была комсомолкой.
Чуть позже патриотизм у молодых родителей притих, дабы их не уличили в приверженности к троцкистско-зиновьевскому блоку. Ну, назвали пацана и назвали, и враг народа здесь ни при чем, это мы его в честь Богдана Хмельницкого, запорожского казака, у того второе имя — Зиновий, — так-то, товарищ следователь ГПУ.
Но Зиновий Телятников вырос подлинно советским человеком. Немудрено — какие марши игрались, какие фильмы демонстрировались, какие лозунги на кумачах алели, какие картинки в учебниках печатались. Одна только «Сталин и Молотов среди пионеров» чего стоила! Каждый мальчик или девочка думали, что про него она.
Вот что рассказывал дедушка Зиновий: — Помню, случилось это на Парижскую Коммуну… Нет, не на Парижскую Коммуну. Та у нас вроде весной? А это — летом… На Павлика Морозова… Точно! На годовщину
