его героической гибели. Так вот, случилось это на Павлика Морозова…
Короче, советские святцы сочинял дед.
1-е Мая, День Конституции, та же Парижская Коммуна — это без него придумали.
А он: «на Павлика Морозова», «на Ворошилова», «на Беломорканал», «на Стаханова», «на Апрельские тезисы» и прочая, и прочая. Главное, сам помнил и никогда не путался, переводя заумные даты в нормальные календарные числа…
Серега Телятников вылез из машины. Он прислушивался к малейшему шуму. Обоняние притупилось, зато слух стал острее.
«Эк как я обалился — подумал молодой человек. — Стыд и позор…»
Словечко это было из дедовых запасов. Телятников дед окромя святцев собирал местные словечки и записывал. Для потомства, чтоб не забывали и пользовались. Видать, не совсем крыша уезжала.
А «обаляка» или «обаля» значило в М… грязное животное или неопрятного, неряшливого человека.
Серега аккуратно спустился к реке, снял штаны, выбросил в воду трусы и, обжигаясь, с наслаждением помылся. Полегчало. И телу, и душе. Даже страх прошел, только сторожкость осталась.
Цепляясь за кусты, поднялся наверх, оделся и оглянулся. «Мерседес» в гуще ветвей не просматривался. Как сгинул.
А солнце уж вовсю плясало на дороге, и Сережка Телятников пустился вслед за ним, к дамбе. Он и вчера пришел сюда от нее…
Серега, как местный репортер, все шарил по чаще, выискивая подробности местных боев для своего листка… Но вот беда, все его от «линии фронта» на другую сторону речки тянуло, к глухому дому лесничихи…
Подглядывал он за ней…
Но в этот раз подгляд не удался.
Засел далече в кустах, зная, как навскидку и метко стреляет Анна, что на шорох, что на блик, и оттуда неразборчиво наблюдал, как подрулила она в роскошной тачке с каким-то фраером. Тот почему-то немного повалялся в воротах, затем вытащил из машины какое-то животное, похожее на собаку, и ушел с ней во двор. В Телятникове взыграло ретивое, и решил он отомстить — упереть автомобиль. Что и сделал…
Только дальше начался кошмар!
Вначале появились волки… Ну, не волки, а что-то похожее на них. Они перебегали дорогу, а потом вдруг стали кидаться на свет фар. Тут Телятников бросил руль, съехал в кусты и обгадился. То есть «обалялся»…
Короче, выбежал наш паря на дорогу, а тут урчание автомобиля — «УАЗ» милицейский скачет… Кто в нем? Тоже Леха, но не Ал, а его тезка и бывший одноклассник.
— Ты чего, Серега, тут пляшешь?
— Я? Пляшу? Ну ты даешь! Просто шагаю вприпрыжку…
Леха удивился:
— И мокрый! Ты че, купался?
— А почему бы и нет? Знаешь, как классно с утречка окунуться в студеную водичку…
Милиционера аж передернуло.
— Бр-р-р… А все же синий, — хихикнул он, — давай подвезу, все одно замерз.
Серега с радостью впрыгнул в УА3, но Леха трогать не торопился, все оглядывался, чего-то высматривая.
— Поехали, что ли?
— Погоди… Слышь, Сергей, ты тут ничего необычного не замечал?
Телятников притих, замер… Алексей моментально усек перемену в приятеле и скосил в его сторону взгляд.
— Ну?
— А чего? — внезапно застучал зубами Сережка и принялся усиленно растирать руки, плечи и другие части тела, замерз, мол. — Ты хоть бы печку включил.
— Крыша поехала? С чего это летом печку врубать? — с тем и завел машину. Не стал пока ничего расспрашивать, пусть согреется человек. Однако тоже странно, то весело вытанцовывал по дороге, а тут зубами заклацал…
Еще со школы милиции Алексей Донской усвоил «никогда и никуда не торопиться — всему свой черед». Что и стало его девизом. Нет, в начале своей карьеры сыщика он гнал лошадей, забывая усвоенное и надуманное на казарменной койке. Но ведь служить он вернулся в М…
В М…, где ввиду особенности городка все более контролировалось параллельными организациями, нежели M… — ской доблестной милицией, состоящей из майора — начальника, капитана — его заместителя, а также старшего лейтенанта, коего представлял сам Донской, и двух младших лейтенантов — участковых. Последние двое, как родные братья, походили на знаменитого Анискина в исполнении Михаила Жарова. Оба вышли из постовых, некоторое количество которых тоже наблюдалось в отделе…
Рвение молодого выпускника быстро притушили. С убийствами в М… все было хорошо — не убивали. В основном боролись с самогоноварением. И то, с точки зрения Лешки, странно. Делалось это отлажено. В доме самогонщика, а такие в основном обитали в частном секторе, четверти и бутыли подтаскивались к окну и туда под вой и маты преступника все выливалось. Ежели после оной реквизиции удрученный хозяин выходил во двор, чтоб пострадать над проспиртованной землицей, его взору представала абсолютная сушь и благодать.
А дело в том, что во время акции другой участковый с кем-нибудь из рядового состава, а то и с Лешкой, сидели под окном с ведрами или бидоном и аккуратно ловили в горловину живительную струю. Так работала M… — ская милиция.
Со временем Алексей Донской приноровился к стилю коллег и даже чуть раньше срока стал готовить дырочку на погонах для новой звездочки. Жизнь после конверсии покатила с грохотом.
Что до местных боевых действий, то старались не вмешиваться. Никак не могли разобраться, кто против кого и вообще из-за чего весь сыр-бор…
Сейчас журналист с лейтенантом направлялись к дамбе. Километра три, а значит, десять минут ходу. Но Лешка медленно вел машину, озабоченно крутя головой, словно что-то высматривал. На самом деле сыщик все выжидал момент, как бы ловчее выпытать у Сереги про «мерседес». А тот аж извертелся.
— Ну чего зенки пялить? Лес, он и есть лес. Честное слово, пешком быстрее добежал…
— Ты ж замерз?!
— Согрелся уже…
— Быстро. Ну, так часом, пробегаючи, ничего не заметил?
— Спрашивал же!
— А ты не ответил.
— Потому и не ответил, что ничего не видел.
— Ни автомобилей никаких? Ни мотоциклов?
— Где?! — возликовал Телятников. — Здесь, в чащобе? Ну ты, Леха, даешь!
И он заржал. У бедняги от радости, что милиционер занят поисками чего-то иного, чем каких-то чудовищ, в черепе замкнуло. Ему б испугаться, что сам спер машину, но он после купания совсем об этом забыл.
А сыщик вдруг перестал глядеть по сторонам и обратил взор вовнутрь. И не только взор, но и нюх.
Слава Богу, добрались наконец к плотине.
Раздвинулись на взгорье леса, холмы ухнули вниз, и их взгляду предстала такая красота, что любой, путник ли, автомобилист ли, невольно замедлит шаг, притормозит, застопорится и подобно Лешке Донскому, пусть и выросшему здесь, невольно воскликнет:
— От, блин!..
Два цвета вперемешку и порознь властвовали здесь, и только белеющая плотина делила их, словно
