дал обет, нет, ему эти зелья по фигу. Не брали они его и не приносили ни пользы, ни вреда. Думаете, он отказался бы от куража? Отнюдь. Но почему-то любой алкоголь в нем превращался в простую водичку. Сколько он выигрывал споров и бабок, выпивая пузырь, два, три, не хмелея и улыбаясь. А как выручали его эти способности, когда партнеры назюзюкивались до поросячьего визга!..
— Ты смотри, улыбается! У меня до сих пор мороз по коже, а он цветет…
— Такому столу — и не радоваться? Так есть хочу, что ничего не волнует… — Ал повернулся к хозяйке и ахнул. — Вот это да!
Перед ним стояла не лесничиха, а царственная особа. На Анне было строгое черное платье, поверх которого лежал ослепительный воротничок из вологодских кружев. Заячьи тапки сменили черные лаковые туфли с переливающейся пряжкой. Огненные волосы, собранные в замысловатую прическу, открывали длинную загорелую шею. И вся она как бы светилась изнутри золотистым веселым пламенем.
Будет она рассказывать, что перепугалась Монаха!.. Пока Ал с ним возился, гляньте, в какую великосветскую даму обернулась. И для кого? Для Ала? Заблудившегося грибника с почти одомашненным чудовищем…
— Смотри не переиграй, артист, — улыбнулась она и чуточку покраснела.
Ал постарался быть серьезным.
— Мир дому вашему, Анна Игнатьевна, — и по нашему обычаю поклонился хозяйке и столу. — Покоя вам и благоденствия.
От нее ничто не ускользнуло. Лишь помолчав дольше принятого, она наконец склонила голову и молвила:
— Вам того же, путник. Прошу к столу. Отведайте, что Бог послал.
Они сели за стол. Аня налила по рюмочке, положила грибочков. Дальше Ал греб сам.
— А выпить? — удивилась дама.
— Ах, да! — спохватился Ал. — Твое здоровье.
— И твое тоже.
Он замахнул стопку, она свою пригубила. Все чинно, благородно. Солидная женщина. Тут с дешевыми комплиментами и не думай подъезжать…
Ели молча.
Но даже тишина имеет паузы. Минут через семь-восемь, когда молчание себя исчерпало, лилейная рука вновь всплыла над столом. Ал остановил ее.
— Не спеши. Дай сам налью. Так сказать, поухаживаю.
— Попробуй…
Анна сказала это мягко и протяжно, словно произнесла не одно слово, а начала долгий разговор.
Ал подхватил посудину с водкой, долил капельку ей и щедро плеснул себе.
— Что положить тебе из этого изобилия?
— Льстишь?
— Абсолютная вкуснятина! Поверь мне, я в еде толк понимаю.
— Тогда брусники. Ты ее еще не пробовал.
— Все подмечаешь. За тебя, Анна свет Игнатьевна.
— Только что выпили.
— Тогда за встречу…
— Тоже мне тост. Было бы за что! Встретились и разбежались.
Ал с удивлением посмотрел на нее. Еще пару часов назад она целила в него из своего «мушкета».
— Ну вот, что я такого сказала? — засмеялась Анна. И, смутившись, добавила: — Будь по-твоему, за встречу.
Ах, как она смутилась! Вспыхнула и погасла, как рюмка в ее руке, миг — и опустела.
Ал поспешил за ней. Они снова принялись за еду, но уже медленнее и чаще поглядывая друг на друга.
— Аня, можно тебя спросить?
— Надеюсь, ничего такого?
— Что ты подразумеваешь под «такого»?
— Хорошо, но сначала принесу горячего. Боюсь, быстро захмелеем.
Ал согласно кивнул. Она грациозно приподнялась и прошествовала на кухню. Мгновения не прошло, а она уже внесла большое блюдо, на котором дымилась картошка, переложенная кусками темного мяса.
— Лосятина, — пояснила она.
— Ты браконьерствуешь?
— Наоборот — конфисковано у браконьеров. Так сказать, боевые трофеи.
— И много их здесь? Я имею в виду охотничков. При деде, кажется, тут не баловались.
— И сейчас не шибко. Боятся. Сам убедился. Мой участок по этому берегу реки, а стреляют на том. Я ответила?
— Не совсем… Меня интересует другое.
— Тогда поешь. Сытная пища успокаивает любопытство.
Ничего подобного! Все что угодно успокаивает вкусная еда: тревогу, долгое ожидание, скуку, даже пылкую страсть, но только не любопытство. Оно само по себе всегда голодно.
— Так о чем, соколик, ты хотел поинтересоваться? — спросила Аня, когда вконец опившись да наевшись, Ал сидел с ней у окна, наблюдая за медленным светом полной луны.
Он ничего не ответил, а она продолжила:
— Знаю, что тебя гложет. Как это я, молодая, крепкая баба затуркала себя на выселки и вековую в одиночестве.
Честно говоря, не это разжигало его непоседливую любознательность, но он не спорил, только кивнул. Она и кивка его наверняка не заметила. Видно, пришло человеку время выговориться.
— А я и не одинока. Я, можно сказать, замужем. Но супруг мой благоверный нынче где-то на повышении. То ли учится, то ли одолевает новые рубежи — мне неведомо, по причине полной его секретности. Знаю только, что не в тюрьме, и за то слава Богу…
— А в тюрьму за что?
— За талант, наверное…
— Он у тебя к «мохнатым» причастен, что ли? — осторожно спросил Ал.
— Ха! Так тебе и скажи, грибнику захожему…
— Я что, на шпиона похож?
— Шпион не шпион, а лукав безмерно.
Она шутливо погрозила ему пальцем, попыталась улыбнуться, но весело не получилось… Аня махнула рукой, встала и подошла к столу. К тому времени они уже пересели ближе к окну, любовались луной… И рука ее, точно лебедь, всплыла над столешницей…
— Если тебя беспокоит моя жажда, возьми стакан и наполни его до краев своим домашним вином.
— А если вырубишься?
— Ну и что?
— И то верно…
Анна налила вино в пузатые бокалы и принесла к окну. При луне оно задымилось в них, словно сказочное зелье. Ал взял свой бокал и пригубил. Хмеля он не ощутил, зато во рту расцвел сад и даже почудились трели пичуг.
— Ты все же поосторожнее, Ал, — предупредила хозяйка. — Оно не такое безопасное.
— Догадываюсь.
Она коснулась напитка губами и произнесла: — Нет, не догадываешься. Секрет на время утерян. Это из запасов моего благоверного.
— На время? Значит, ждешь его.
