Но сейчас, в старом доме деда, он почувствовал, как приблизился к тайне, и невольно стал сопротивляться.
«Это совсем другой дом, — говорил он себе, — не гляди на диван и прежние стулья. В любом микрорайоне во всех квартирах похожая мебель, потому что на весь микрорайон один мебельный магазин. Моя память — тот же магазин с одним-единственным диваном. Убедись: все здесь другое, и занавески, и скатерть, и женский неистребимый запах — чего никогда не было. Похоже? Да. Просто зашел к соседке по микрорайону. Ни фотографий, ни желтого абажура… — Ал вспоминал: — Ни полосатого коврика. Что еще? Горки нет! Громадной стеклянной горки из красного дерева с гранеными стопками внутри. Может, они и есть, эти стопки, но в другой квартире, этажом выше, но лестница туда заколочена…»
— Значит, ты бывал здесь?
Ал вздрогнул — не слышал, как вошла Анна. На ней по-прежнему был «адидасовский» костюм, но вместо кроссовок на ногах красовались домашние тапочки в форме пушистых зайцев.
— Да. По грибы хаживали. Страсть как люблю это дело.
Ни черта она ему не верила.
— И Деда знал?
— Деда?
— Матвея Родионовича.
Ух, и резануло родное имя. До боли…
— Тебе снова плохо?
— Нет… С чего ты взяла?
— Побледнел.
Она не стояла на месте. Прошла, а точнее, проплыла к серванту, что стоял на месте горки, открыла дверцы, достала тарелки, вилки. На Ала вроде не обращала внимания, а заметила, что с ним происходит.
— Ты же деда упомянула, Аня, я и вспомнил его.
— Любил его?
Ал лишь улыбнулся в ответ. Чего кривить душой? Дед у него был замечательный. Хоть он и жил на отшибе, а пусто у него редко бывало. Тянулись к нему люди. Комедию перед Анной ломать Ал не стал, но и то, что родной внук, оповещать не спешил. Дедом его все величали. Анна тоже. Только она говорила «Дед» с большой буквы, а Ал — с маленькой. В речи это незаметно, разве что сильно прислушаться.
Анна не прислушивалась, она накрывала на стол.
— А пахнет-то как! — вздохнул Ал.
— Не торопись хвалить. Поешь сначала.
— А много там у тебя?
Она засмеялась:
— Ну и гость! За стол не сел, а уже жует.
— Я про другое. С Монахом что? Мы тут ужинать сядем, а он там, на полу, меж сиденьями. Да и пожрать бы ему что…
— Уволь!
— Да я сам. Стайка или сарайчик есть пустой?
— Имеется. Но ведь может убежать?
— Не убежит. Он же в наручниках.
Анна вновь посмотрела на гостя с подозрением.
— Странные вы какие-то. По грибы — с наручниками…
— А видишь, пригодились.
Она включила свет над воротами. Лампочка в двести свечей, наглая в комнате, здесь, под многотонной тьмой, казалась мелкой сошкой на сходке «авторитетов». Деревья казали морды и тянули ветви, чтобы затащить в чащу. «Мерседес» мерещился каретой Золушки, готовой обратиться в тыкву и сгинуть.
Ал подошел, открыл переднюю дверцу, зажег лампочку в салоне и осторожно посмотрел внутрь. Вначале показалось, там никого нет. Но потом он заметил кожаный рукав и мерзкую волосатую лапу в наручниках. Дружок пытался забиться куда поглубже. Ал почуял страх — тварь его боялась.
Ал смело распахнул заднюю дверь «таратайки», схватил чуду-юду за задние лапы и выдернул на улицу.
— Что, Монах? Получил свое?
Тварь дернулась и тихо заскулила. Она казалась меньше самого Монаха ростом, но, памятуя о страшных когтях, он схватил животное за воротник куртки и приподнял. Никакого сопротивления, в руках безвольно болтался мохнатый курдюк. Без долгих размышлений Ал поволок его к дому. Анна стояла на пороге и с омерзением крикнула:
— Бр-р-р… Ты его в сарайку тащи! Там поленница. В сараюшке тоже горел свет. Не яркий, но горел. Ал впихнул туда Монаха. От него несло ужасом, как дурным потом. Ничего, убогий, не соображал…
Ал снял с одной лапы наручник и приковал его, предварительно проверив на прочность, к металлической стойке, поддерживающей поленницу дров.
Хоть усадьба и была электрифицирована, но в доме на всякий случай имелась печка, а во дворе — уютная банька. Дровишек же было на одну треть сарая. Но и для заготовки еще рановато…
Волосатый Монах распластался по земле. Одна лапа висела, прикованная к стойке, другая даже не шевелилась. Ал наступил на нее, нагнулся, сграбастал пучок шерсти на загривке и повернул морду зверя к себе.
На него смотрело жалкое, затравленное существо. В нем почти ничего не осталось от когда-то свирепого Коли — Монаха. Конечно, что-то еще напоминало человека, но скорее он походил на волка в мультфильме «Ну, погоди!».
— Господи Боже ты мой! — послышалось сзади. — Оборотень.
— Не смотри на него, Аня. Ступай в дом.
— Я тут харчей в миске принесла.
— Оставь. Сейчас буду.
— Руки потом вымой.
— Само собой…
Она ушла так же неслышно, как и появилась. Поступь охотницы.
Ал продолжал любоваться Монахом. Он и человеком не вызывал восхищения. Сутулый и угрюмый, он нес в себе опасность, и даже в толпе вокруг него образовывалась пустота. Не разум, но инстинкты преобладали в нем. Может, потому так быстро превратился в зверя. Но теперь, будучи зверем, он, как ни странно, казался забавным и смешным.
— Что, Монашек? Чего глазки вылупил, скотинка? Сожрать мальчика хочешь?
Но он и не думал кушать Ала. В его волчьих глазах застыли робость и мольба. Ему было больно! Уж слишком шибко тянул его за гриву. Отпустил…
Он давай тереться о руку Ала. Представляете, тереться?! Ал пощекотал его за ухом, Монах мяукнул и заурчал… Ну и гадость!
Ал сошел с его лапы и отодвинулся. Вот так смех! Оборотень, одетый, как Ал, в кожаную куртку, футболку и цивильные летние брюки, и впрямь выглядел уморительно. Как не захохотать? Ал подвинул ему ногой миску с мясом и вышел из сарая.
Аня уже была в доме, потому он с чистой совестью проблевался.
Вода закачивалась в дом электрическим насосом. Дед в свое время утеплил чердак и поставил там бак. Так что все удобства цивилизованной жизни наличествовали: и умывальник, и душ (несмотря на баньку во дворе), и даже туалет. Ал умылся, более-менее привел себя в порядок и прошел в комнату.
Тут душа его и возрадовалась.
Стол не то чтоб ломился от яств, но всего казалось предостаточно. Среди грибочков, салатов, моченой брусники и клюквы под сахаром языческой башенкой возвышалась бутылка водки, а рядом православным куполом пузатился графинчик с домашней настойкой. Ал невольно усмехнулся.
При всем своем пиратском образе жизни Ал не пил и не курил. Не в том смысле, что мол, святой или
