— Он что, все лежит, да?
— Будет тебе… Я его закопал.
— Похоронил?
— Какие похороны, Оля?! Вырыл яму и забросал землей. Не откопается.
— И все же закрой дверь на засов. Темно уже.
Ал встал и сделал все, что она попросила. Избушка протопилась, стало тепло, уютно, казалось бы, пора и страхам улечься, но Олечку по-прежнему била мелкая дрожь. Можно бы, как в бразильской мелодраме, подойти, присесть рядышком, дабы девушка склонила голову на плечо своему храброму кавалеру, смахнула слезинку и так далее…
А пулю?! Ствол, по ее просьбе, Ал вернул, и Ольга еще помнила, как утром была «нормальным человеком».
— Надеюсь, тебя не от холода колотит? Мне так лично жарко, — здесь Ал маленько приврал. Нормальная стояла температура.
— Я боюсь…
Это было похоже на правду.
— Чего? Дверь на засове, мы при оружии… Кто сунется? Какой Матросов блуждает по ночному лесу?
— Он же меня оцарапал! Значит, я тоже?.. Как Монах?..
Ал не успел ответить. Ольга начала нервно шарить по карманам своей курточки и извлекла на свет божий мятую пачку сигарет и зажигалку. А вот это уже интересно! Олежек табачком баловался, под мужика косил, а как — Оля? Она достала из пачки сигарету и с удивлением воззрилась на нее.
— Что это?
— В смысле?
— Чем она пахнет? — теперь на ее лице царила растерянность.
— Сигарета? Нормальный запах. Прелое сено вперемешку с лошадиным навозом. Да ты кури, кури! Мне дым не мешает.
— Ал! Ты волну не гони! Это были очень дорогие американские сигареты! Чего вдруг они вонять стали?
— А может, не они? Они как пахли, так и пахнут. Ты переменилась…
— Да?! Значит, я превращаюсь в чудовище?! — забыв думать о дурном запахе, она сунула дрожащей рукой сигарету в губы, щелкнула зажигалкой и прикурила…
Боже, как она закашлялась! Хор туберкулезного диспансера на открытии «Славянского базара» в городе Витебске! От одной-единственной затяжки ее подбрасывало, словно на электрическом стуле. Слезы брызнули градом и перешли в самый настоящий плач. Девушка отшвырнула сигарету, попав точно в щель полуоткрытой дверцы, прямо в тлеющий огонь, и зашлась в рыданиях. Громких, с подвыванием, рыданиях…
Ал и сам перепугался. Ему таки пришлось подсесть к ней и обнять за плечи.
— Успокойся, Олечка, не плачь, девочка. С тобой уже все произошло. Ты уже превратилась…
— Как?! Разве я чудовище?
— Это теперь от твоего характера зависит…
— Ты смеешься надо мной, Ал? Смеешься, да?
Что ж, Ал вынужден был, опуская лишние подробности, поведать ей, как встал перед дилеммой: взамен погибшего Монаха приобрести другое чудище или попытаться спасти товарища, разорвать на нем рубаху, прильнуть к ранам и высосать неизвестную мерзость, наподобие того, как избавляются от змеиного яда.
Последний раз всхлипнув, Оля сказала:
— Леша, но ведь ты сам мог отравиться?
Что-то в горле у Ала запершило. Он убрал руку с ее плеча и хорошенько прокашлялся. Действительно, как-то об этом не подумал… А сам сказал:
— Видишь, не отравился же…
Она хитро посмотрела на него и протянула мятую пачку.
— Выкинь, пожалуйста. Я, кажется, бросила курить… И зажигалку тоже.
А вот зажигалку не надо. В лесу лишний огонек не помеха. На память заберу, — Ал положил зажигалку к себе в карман.
Ольга сползла с импровизированной подушки, которую изображала старая телогрейка — их в избушке было навалом, — зевнула и молвила:
— Устала… Спать хочу.
— Спи.
— А что делать завтра будем?
— Спи. Утро вечера мудренее.
Хотя Ал уже знал, что будет делать завтра.
Он улегся рядом с ней, благо лежанка была широкая, отвернулся спиной… Чай, тоже не железный.
Ночь прошла спокойно. Никакие посторонние шумы не тревожили их острый слух…
А вот с рассвета началось! Знаете, что это такое? Щебет и трели птиц, веселая дробь дятла, стрекот сорок и переливы дроздов? Бриллиантовая россыпь росы, изумрудная зелень травы и студеная синь неба… Это — «Рай!» Художник Ал Агеев, буквы и знаки, примитивный натурализм. А еще добавить сюда мирно посапывающую Еву с пистолетом у изголовья — э-э!.. И слов не надо! Здесь нужна скрипка. Даже если не умеете играть — сама запоет.
Ал стоял у обрыва, обливался ледяной водой, стонал, вскрикивал и радовался жизни, как щенок. Окружающий пейзаж украсила заспанная «пастушка», появившаяся в проеме двери. Ее женственная фигура в футболке и джинсах выгодно очерчивалась на темном фоне. Она смотрелась, как в старинной раме. Ура, сама встала! Видение плавно повело рукой в знак приветствия и, держась за стенку, медленно исчезло за домиком. Акварельный набросок «крестьянки» мило дополняла торчащая за поясом рукоятка ствола.
Закончив утренний туалет, Ал подумал, что русалка тоже не прочь помыться, и еще раз спустил ведерко к ручью. Отцепил, понес к домику, и тут из-за угла возникла Оля. Но в каком виде! В одной руке пистолет, другой она держалась за живот и — опять в слезах. Еще одна напасть — отравилась!
— Тебе плохо?!
— Нет… — Ольга доплелась и бухнулась на крыльцо. — Лешенька, у меня беда, я не могу джинсы застегнуть.
— Что значит не можешь застегнуть?
— Растолстела я, — она всхлипнула, — …брюки не сходятся.
Ал согнулся пополам…
— Тебе бы все смеяться… А меня Виктор Всеволодович убьет. Зачем я такая ему нужна!
Ал замахал на нее руками.
— Будем считать, что старик потерял не двух, а трех красноармейцев. Валеру, Монаха и конкретно Олежека. Но мне кажется, твои прекрасные формы никак не сказались на твоих бойцовских качествах. Как ты думаешь?
Ольга глянула на Ала, тыльной стороной ладони, в которой была зажата пушка, вытерла слезы и, резко вскинув руку, выстрелила. Пичуги на дальней ветке как не было.
— Метко… Я и не сомневался. А лучше зайца подстрелить. Был бы завтрак.
— Правда, Леша, есть хочется. Придумай что-нибудь. Из меня сейчас охотник никакой…
— Догадываюсь. И я уже кое-что придумал. Есть у меня один адресок. Нанесем визит местной Королеве джунглей. Там и позавтракаем. Как говорит Винни-Пух, «кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро».
— А это не опасно, Леша?
— Опасно. Но не для нас. Тем более, я надеюсь, она тебя подлечит. Пробовал я ее снадобья. Так что приводи себя в порядок, а я то же самое сделаю в хате.
