не проблема.
В домике, конечно, стояла печурка. Но летом там можно было заживо изжариться. Еще был подпол, где в вечной прохладе хранились крупы, тушенка и кое-какие соленья. Хоть домик давно никто не посещал, запасы здесь пополнялись постоянно.
«Надо будет мне на обратном пути заехать сюда и вернуть долг», — сказал себе Ал.
Жара спала, солнце уже не так жгло открытые плечи, когда могильщик засыпал яму и уложил на место дерн. Хоть Коля когда-то крестился и даже кличку потому носил церковную, креста твари Ал не поставил. Тут уж точно — Бога гневить… Да и кому надо знать, что здесь что-то закопано? Неровен час, испугаются, место проклянут, а тут так уютно. Вон и вода уж начала на прогоревших дровишках в закопченном котелке кипеть, а в нем — крупа гречневая. Деликатес! Можно туда и тушенку бросить. Ух, и обжираловка будет. Нет хлеба? Зато есть сухари! Ал уже пару штук в охотку сгрыз.
Чуть сдвинув в сторону варево, чтоб томилось, Ал поставил на угли чайник. Откушав, можно и чайку похлебать… А кстати, как там наша «графиня»?
Вошел тихо, стараясь не шуметь. Спит… Повернулся взять тарелку с полки, чуть стукнул и тут же почувствовал легкий укол в спину. Обернулся…
Она лежала и смотрела на него… широко открытыми глазами.
— Проснулась красавица! Здравствуй, Оленька!
— Заткнись, козел… — глаза сощурились в щелочки, а из щелочек, как сквозь прицел, брызнула ненависть.
Ее рука вяло шарила по лежанке. Да и голос звучал приглушенно. Шепот, а не голос…
Господи, она же не знает, что она девушка! Или не знает, что я знаю? Тьфу ты, совсем запутался!
— Тихо, Оленька. Тихо.
— Сука, пристрелю! Где моя пушка?
— Вот она.
Ал достал наган и протянул ей. Она невольно потянулась за ним, но кавалер мягко перехватил руку, сопротивляться там было нечему, и положил на ее собственную грудь.
Глаза вновь распахнулись, как занавес в театре, а ненависть утонула в море удивления.
— Что это?!
— Надо полагать, ваше тело, мадемуазель. Бюст.
— Ты чего, сволочь, мне туда напихал?
— С вашими сиськами, сеньорита, разбирайтесь сами. А я пока чайку заварю.
Ал чинно склонил голову, вышел и упал в траву, давясь от хохота. Он фыркал, прыскал, катался по земле, зажимал себе рот ладонью, хватался за живот, изнемогая от смеха. Наверное, это была веселая истерика, когда все пережитое за последние сутки покидало его с хрипом, сипением и конским ржаньем. Он вспоминал Ольгу, оставленную в избушке, и на него накатывали новые приступы смеха.
Наконец он затих, лежал без сил, слушал, как закипает вода в чайнике, и думал… У Ольги отросли волосы за полдня, пока она спала. В реальной жизни на это понадобилось бы недели три… И грудь увеличилась довольно быстро. Видимо, сон ускорил какие-то процессы. Правда, не без участия Ала.
А Монах? Монах тоже вчера не подавал никаких признаков, пока не обернулся в чудовище. Ал как раз здесь ни при чем, темп перевоплощения зависел, видать, от внутренней сути Монаха. С ним-то, в отличие от Оли, ничего не произошло, когда Ал напал на него.
Вдруг он услышал тихое:
— Алеша…
Алеша? Ну конечно же, он Алеша! Хотя Ал ему больше нравится…
Она по-прежнему лежала. Глаза смотрели с недоумением и тревогой. Никакой радости — один страх.
— Ты чего там ржал?
Движение плечами:
— Так, веселился…
— Сил нет подняться. Словно парализовало. Что со мной?
Странно, но Оля до сих пор не заметила изменения прически. То ли все это время не открывала глаз, то ли на самом деле возвращение в исконную ипостась отняло столько энергии, что и двинуться не могла. Ал подошел, снова взял ее за руку и положил к ней на голову.
— Что?
Она и впрямь устала, даже глаза не распахнула.
— Это не парик, — пояснил Ал. — Твои волосы.
— Такие длинные?
— Да. За несколько часов отросли.
По ее щекам побежали слезы. Ясное дело: Ал нахохотался, а ей бы выплакаться. Но она сказала другое:
— Беда.
— Беда?
— Виктор Всеволодович будет недоволен.
— Дядя? Он тут при чем?
При других Ал Ерему всегда называл Дядей, считалось — он его племянник. Олежек тоже носил статус племяша. Как потом выяснилось, Ольга на самом деле была его родной племянницей.
Однако на мой вопрос Ольга не ответила. Впала в забытье… Рука ее сползла и затихла на груди. Ал не стал тревожить девушку, пошел есть свое остывающее варево. Про тарелку забыл, метал прямо из котелка…
Когда Оля проснулась или снова пришла в себя, день клонился к вечеру.
Пока красавица спала, Ал спустился вниз и тихо, не заводя движок, втащил своего верного «конька» к домику. Да, он был не моден, далеко не молод, но более преданного друга не знал. Ал своими руками перебирал и холил каждую его деталь, а что снашивалось, сам вытачивал на станке и подгонял микрон в микрон. Олежек… Тогда еще Олежек, знатный стрелок, не собирал с завязанными глазами свои пистолеты, как Ал мог разобраться в своем рысаке. Потому ни за что не менял его ни на какие «Хонды» и «БМВ».
И на этот раз он Ала не подвел.
План с полетом на ведре у Ала родился неделю назад после серьезного разговора с Дядей. Ерема, как водится в страшных историях, вызвал его к себе поздним вечером и, чуть ли не при свечах, поведал жуткую семейную тайну. То есть «вытащил очередной скелет из шкафа» и глухо побряцал его костями. Но Ал не любитель святочных рассказов, ему больше по сердцу русская народная сказка «Колобок» с ее хитом: «Я от дедушки ушел»…
Ал Ерему знал давно. Знал, что при всех своих старческих откровениях он никому не верит и всякий раз готов на пакости. Вот и Ал, сев раненько утром на своего «жеребца», смотался на историческую родину и хорошенько припрятал его в дебрях подножья горы Алиментной. Обратно вернулся рейсовым автобусом. Повезло, они в тот день ходили.
Ерема же, демонстрируя свои теплые чувства, а главное, учитывая себестоимость семейной тайны, выделил ему из своего автопарка лучший «мерседес», лучшего водилу Валеру, Царствие ему Небесное, и, чтоб не было в дороге скучно, лучших охранников…
С утра Ал жаловался на живот. Посреди пути один раз даже выскакивал из машины. Второй раз — у горы Алиментной… Остальное вам уже известно.
Не пожадничал бы Виктор Всеволодович, выделил бы какой-нибудь жиденький «москвичок», да отпустил одного…
Тащил Ал в гору своего «скакуна», а сам тревожно прислушивался. Но нет, все было спокойно. Зверушек всяких, шмыгающих туда-сюда, он отлично различал, птичек, залетающих в свои гнезда, тоже, а вот кого покрупнее, — понимаете, — слава Богу, не чуял. Только у домика, когда ставил мотоцикл, что-то легкое под лопатку кольнуло. Но тут Ал обрадовался, сразу сообразил — Оленька проснулась!
Она была по-прежнему неподвижна, но дыхание переменилось, стало ровнее, спокойнее, как у
