— Да, Ерема… — он с живым интересом посмотрел на Ала.
— Это мой дядя.
— Дядя?! Простите, Алексей Юрьевич, вы его племянник?
— Если можно, то с большой буквы — Племянник, или Племяш. А еще — А гей.
Александр Александрович схватил визитку и на этот раз прочел внимательно ее.
— Так ты Ал, что ли?!
— Прошу любить и жаловать.
— Ну!..
Благородный герой «Унесенных ветром» выдал такую матерную тираду, что ураган за окнами споткнулся и замер.
— Что ж ты сразу не сказал?! Элла! — заорал он. Тяжелая дверь распахнулась, и на пороге возникла секретарша. — Чаю! И все, что к чаю. Такой гость пожаловал!!!
— Помилуйте, Александр Александрович!..
— Зови меня Шура, Ал. Я о тебе кое-что слышал.
…Тут такое дело. Если с кем Ал не был знаком, или кто о нем краем уха слыхал, вроде господина Артемьева, надо вкратце пояснить, чтоб было понятно, чему тот обрадовался.
Когда Алу было лет пятнадцать, а Малыш крутился у ног крохотным волчонком, с ним произошла беда. Он стал жертвой научного эксперимента и у него случилась амнезия — частичная потеря памяти. За ним начали охотиться некие структуры, дабы продолжить творческие изыскания. Его славный дед, почтенный лесник Матвей Родионович, решил отрока от ученых дядечек схоронить и попросил своего старинного приятеля до времени парнишку приютить. Решение по-своему гениальное поскольку приятель, вышеупомянутый Виктор Всеволодович Ермитин, был не кем-нибудь, а вором в законе по кличке «Ерема». Так что Ал свое отрочество и юность провел в довольно странном окружении. А когда сознательность к нему маленько вернулась, и он вспомнил, куда его дед, тоже в далеком прошлом бандит, припрятал награбленные бриллианты, Ерема задумал сокровищами овладеть, а парнишку извести. Но случилось непредвиденное — как раз Малыш и спас Ала, а уважаемого Виктора Всеволодовича загрыз к чертям собачьим.
Но Артему об этом не было известно. Свидетелями сего прискорбного факта оказались только двое: Ал и его будущая супруга Ольга…
— Да-а, — сказал Артем, завершая свои воспоминания, — суров был твой дядя. Суров, но справедлив. И куда он сгинул, так и неизвестно?
Они сидели и мирно попивали какой-то коньяк. Точнее попивал его Александр Александрович, а Ал лишь причмокивал, мотивируя, что за рулем и еще сквозь бурю к приятелю добираться, у которого остановился.
— Увы, нет, — покачал Ал головой, выражая этим жестом мировую скорбь. — Он ведь болел. Свирепый диабет расшатал его зубы и почти лишил зрения. Ходил, опираясь на трость, но ясности ума Виктор Всеволодович не терял никогда.
— Это я помню. Я ведь ездил к нему на третейский суд. Дела давно минувших дней… Тебя, Ал, тогда не было, ты по делам мотался. Хотя о тебе говорили. А вот Ванька с Васькой присутствовали. Я на тех разборках с братьями Васильевыми и столкнулся.
Ал вдруг усмехнулся:
— А помнишь шрам у младшего?
— А как же! Вся рожа перекошена.
— Моя работа.
Артем аж крякнул:
— Эк, как ты его! За что?
— В порядок приводили. В одну, так сказать, систему. У Еремы была идея.
— Очень даже мудро, — согласился Артем. — Мы тоже сейчас стараемся избегать всяких разборок. Собачиться — только бабки терять.
Александр Александрович вновь набил трубку табаком, зажег длинную спичку, с наслаждением раскурил.
— Хороший у тебя табак, Шура. Ароматный.
— Ага. Ты не куришь?
— Нет. Но меня дым не раздражает.
— Он никого не раздражает. Моя вот тоже не курит, а иной раз просит меня подымить. Нравится ей. А ко мне что заглянул? Из вежливости?
— И из вежливости, и из любопытства.
— Ну-ну, интересно…
— Я тут давеча в казино побывал.
Артемьев перестал улыбаться.
— В каком казино?
— В твоем, на Первомайской.
— На Челюскинцев, — поправил он Ала. — На Первомайскую оно торцом выходит. Проигрался, что ли?
— Зачем? Наоборот, на тысчонку тебя разорил. Я ж, чтоб время провести, зашел. Любопытство мое в другом состоит, — сказал Ал, не меняя улыбки. — Увидел я там некоего джентльмена. И что странно, заведение твое, а крупье мне сказала, что хозяин он. Партнер твой? Колоритная личность. Как из оперы «Пиковая дама».
Однако Артемьев на изящную шутку не отреагировал. Он помрачнел, закусил трубку и угрюмо буркнул:
— Горский, сука…
— Что?
И вдруг Ал увидел, что «красавчик Кларк Гейбд» куда-то исчез. Вместо него сидел растерянный и даже чем-то напуганный мужчина.
Неоновые лампы продолжали вовсю гореть, но Артем сам как-то померк, стушевался. Он лег грудью на стол и посмотрел на снизу вверх.
— Как ты его высчитал, Ал?
Тут растерялся Ал:
— Кого?
— Горского этого, Карла Антоновича…
— Никого я не высчитывал! Говорю, любопытство одолело. С детства я такой, пытливый, любознательный… Чаще на свою голову…
Ал сделал вид, что ему смешно, но Александр Александрович веселье не разделял. Продолжая смотреть на Ала снизу вверх, он сказал:
— Не морочь голову. Не парь мне мозги! Видать, запал он тебе. А иначе чего приперся? Вон, даже Ваньке позвонил…
Артемьев вновь откинулся на спинку кресла и продолжал в упор разглядывать Ала. Но странное дело, в его глазах не читалось никакого подозрения. Наоборот, он смотрел открыто, с живым интересом, в то же время думая о своем.
— Шура, ты меня, конечно, извини, но я тебя не понимаю.
— А и неважно, — он небрежно махнул рукой, — главное, я тебя просек. Тихо, не суетись! Понимаешь, Ал, все этого Горского видят, все с ним радостно раскланиваются, бегут ручку пожать, хотя он никогда руки не подает, и только ты первый обратил внимание, что здесь что-то не так… Лихой ты мужик, Ал, лихой. Слава про тебя не зря ходит… И что забавно, сразу ко мне пожаловал… Молодец!
— И за что я на такой комплимент нарвался?
Артемьев не ответил. Схватил бутылку, плеснул чуть ли не половину бокала и махом выпил.
— Кха!
— Будь здоров, Шура.
— И тебе помогай Бог.
