— А что там хранится?
— Как «что»? Разные предметы Кунцевского района! А в пятницу, я не знаю во сколько, у нас экскурсия в музей фонарей. Это смешно звучит, но может быть очень интересно и, главное, бесплатно.
У Левы с Люсей гостил Люсин первый муж, полковник Юра Черных. Потом он уехал домой, и вдруг от него приходит Леве ценная бандероль на 10 рублей.
— Что мне мог прислать из Казани муж моей жены — на десять рублей? — удивился Лев.
Отправился на почту и получил тубус. Там лежал свернутый в трубку ватман. На ватмане Юра нарисовал папе златогривого льва и написал:
«Повесьте на стену или на дверях. Это я сам нарисовал.
Л. Б. Москвину от Ю. Г. Черных. Лето 1986 г.».
— Меня до сих пор мучает совесть, — сказала Ленка Книжникова, — как я бросила в тебя в восьмом классе Уставом ВЛКСМ…
В Юру Ананьева влюбилась девушка из Херсона. Писала ему письма, звонила, приезжала в Москву, ходила на его спектакли в «Уголок Дурова» и рассказывала у себя в Херсоне, какой у нее парень мировой — артист и дрессировщик!
Она там ковры на улице выбивает, ей кричат изо всех дворов:
— Лилька! Иди! Твоего Ананьева по телевизору показывают!
А Юра — мне тревожно:
— Слушай, она думает, что я все время в блестках. А я — то в блестках, то сама знаешь в чем!..
— В одной школе, — рассказывал мне Леонид Юзефович, — был такой музей — ну там фашистские гильзы, еще что-то. И большой самовар. Я все думал: что это за самовар? А оказывается, это самовар человека,
— У меня тоже есть такой самовар — человека, который видел Ленина, — говорю. — Это самовар моего деда Степана. Да вообще таких самоваров в России пруд пруди!
Наш приятель Володя лежал в психбольнице. И устроил там концерт — пел под гитару бардовские песни.
— Так всем понравилось, — говорит. — И пациентам, и медперсоналу. Особенно с душой и с энтузиазмом исполнили песню «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…».
Когда я работала поваром в экспедиции в Заполярье, один геолог учил меня варить борщ:
— Бросай все лучшее, что у тебя есть, и побольше, — он говорил назидательно. — Пусть это будет единственный раз, но люди запомнят, и у них сложится впечатление, что ты хорошо готовишь.
Наша знакомая все сомневается, выходить — не выходить замуж за своего бойфренда.
— А тебе сколько лет? — спросила у нее соседка по даче.
— Шестьдесят.
— У, рано! — та отвечает. — Выходить надо ближе к семидесяти, чтобы «Скорую помощь» было кому вызвать, если что!
В Челюскинской, в Доме творчества, Леня две недели прожил в комнате с художником из Минска, тот ему казался каким-то загадочным, странным, немного не в себе. По окончании срока он в Москве узнал от Гриши Берштейна, что сосед совсем не говорил по-русски, а только по-белорусски.
— Ты сделай так, — советовал художнику Грише Берштейну Леня Тишков. — Продай компьютер, квартиру, вообще все продай, возьми и купи яхту. А что? Может, повезет тебе, не пропадешь. Напишешь картин, а через год устроишь выставку в музее каком-нибудь морском. Восходы писал бы, закаты, матросов, море! Чего тебе ждать? Пока стариком совсем не стал!..
Ранней весной наш Сережа вытащил из-под осевшего снега березовый веник. Листья размокшие, пахнут осенью, баней, чьим-то распаренным телом.
— Это букет осени! — сказал Сереня, принес домой веник и настоял, чтобы мы поставили его в вазу.
Гуляет во дворе наш сосед с попугаем. Его спрашивают:
— Продаете?
— Что вы! — он отвечает. — Покупать говорящего попугая — надо знать хорошо хозяина, а то купишь прохвоста и матерщинника.
Художник Звездочетов:
— Я вчера дурковал. Выпил и незнакомых женщин за жопы кусал.
Даур Зантария любил ездить на попутках.
На вопрос водителя:
— А сколько вы заплатите? — бессребреник Даур отвечал:
— Вы ахнете, сколько я вам сейчас заплачу!
— Вот я считаюсь остроумным человеком, — говорил нам Валерий Медведев, автор бестселлера «Баранкин, будь человеком!». — А я родился не таким, совсем не остроумным. Я этот юмор в себе натренировал!
У Чижикова и Успенского были рядом дачи. Однажды весной они отправились за город, и где-то по дороге Чижиков забыл папку со своими рисунками. Они позвонили в милицию, туда, сюда, к счастью, папку успели подхватить. В милиции сказали, что папка находится у некоего директора школы. Сообщили адрес.
Нашли дом директора, звонят — им открывают, а там в прихожей висит кукла — очень натуральная, с физиологическими подробностями — это кукла «повешенный партизан».
Директор говорит:
— Раздевайтесь.
Они снимают куртки, а вешалка — фаланги, кисти рук человеческих.
«И вот мы входим, — рассказывает Чижиков, — на буфете — большой, склеенный из папье-маше макет кладбища. А он уж пепельницу несет в виде человеческого черепа. Мы с Успенским не выдержали и спрашиваем:
— А почему такая загробная тематика?
Он отвечает нам:
— А потому. Вот вы, Виктор, боитесь смерти?
— Да, — говорю.
— А вы, Эдуард?
— Да, да, — деловито ответил Успенский.
— А я нет! — гордо сказал он. — И таким образом приучаю себя к ее неизбежности.
— Ха-ха-ха, — раздался из кухни смех его жены.
Она варила варенье, как раз внесла и поставила вазочку на стол.
— Это он-то не боится? Вчера у него пятка заболела, видели бы вы, как он бросился со всех ног в
