Сергей Бархин позвонил поздравить с наступающим Новым годом. Я стала ему говорить о своей любви, желать счастья.
— Теперь уже, в старости, — он сказал, — понимаешь: главное — чтобы с близкими все было нормально, ну, и спокойствие какое-то душевное…
— Да, — согласилась я, — в старости уже лучше думать не о счастье, а… о блаженстве!
Он замолчал.
— Ты не согласен?
— Нет, я просто записываю то, что ты сказала, я сейчас пишу книгу «Заветы» — ну, не «Заветы», а «Заветки» — в этих записях, может, не так много мудрости, а скорее память о
— Ой, в день моего 65-летия, — говорит Алла, — открываю глаза, и вся липа передо мной… увешана розами. Я онемела. Оказывается, кто-то выкинул старый букет и еще обновил к обеду — то были только пурпурные, а теперь белые появились. Я стала скандал затевать снизу вверх, потом унялась, потому что их унесло пургой. Зато моя соседка Оля мне два раза дарила букет роз. Сказала — первый был недостаточно свеж, а этот в самый раз. Она работает в ЦДЛ, вчера там прощались с Людмилой Гурченко, и, видимо, у нее осталось от прощальной панихиды…
Мы с карикатуристами празднуем Первое апреля в клубе «Петрович». Я смотрю, у меня нет вилки.
Сергей Тюнин берет со стола первую попавшуюся вилку, неизвестно чью:
— А вот вилка — тебя не устраивает?
— Я боюсь брать чужие вилки, — отвечаю. — Можно подцепить какое-нибудь мелкое, но досадное венерическое заболевание.
Он эту вилку тщательно вылизывает и дает мне.
— На, — говорит, — возьми и спокойно ешь.
В книжном магазине «Москва» ко мне подрулил бородатый поддатый мужик с увесистой болотного цвета книжищей стихов. И говорит:
— Вы только взгляните, какая замечательная книга.
— Нет, я не могу ее у вас купить, — отвечаю, наметанным взглядом вижу, что автор.
— Да не у меня, — говорит, — а в кассе.
— Нет, нет и нет! — произношу окрепшим голосом.
— Вы хотя бы посмотрите — кто тут в предисловии — Окуджава, Слуцкий! Не надо покупать, черт с вами, просто
Хотела ему сказать: брось, дружище, не подходи, не проси. А он не отпускает, опутывает нитями своей биографии:
— Вам кажется, я пьяный? Да, я выпил коньяку, принял для расширения сосудов. У меня был микроинфаркт, мне врач прописал. А если вы не прочтете хотя бы пару стихотворений, со мной что угодно может случиться. И вы будете виноваты!..
Тогда я отвечаю:
— Что ж, я ознакомлюсь с вашей книгой, но только в том случае, если вы ознакомитесь с моими — вон они лежат — мои романы, рассказы и повести, будьте любезны, а это книги моего мужа, отца и сына… Куда же вы?
Но его и след простыл.
В помощь российским хосписам издательство «Эксмо» выпустило сборник современных российских писателей. Вдруг обнаружили, что мою повесть подписали Маканиным, а Маканина — Москвиной.
— Хорошо, именно вас перепутали, — облегченно вздохнула издатель книги Надежда Холодова, — хотя бы объясняться только с Маканиным. А если бы Маканина перепутали с Акуниным?! Или Пелевина с Лукьяненко?!
Директор Первого хосписа в Москве Вера Васильевна Миллионщикова приветливо приглашала меня:
— А вы приходите к нам в хоспис, когда устанете — просто так, душой отдохнуть…
Дочь Веры Миллионщиковой, Нюта Федермессер, на благотворительном концерте в хосписе, чествуя спонсоров, рассказала анекдот:
«Умер один бизнесмен. Его подхватили — и прямо в ад.
— Как же так? — возмутился он. — А ну-ка устройте мне встречу с Богом! Я столько сделал пожертвований! И за это платил, и за то, и за вон то…
И вдруг послышался глас:
— А мы вам деньги вернем…»
В автобусе у меня за спиной звучит монолог:
— Нередко в обычной жизни люди купюры в лапшу рвут. В семейных ссорах деньги перемазывают чернилами и мазутом, пишут послания, заворачивают огрызки…
Я обернулась и посмотрела на этого человека. У него на лице было неподдельное страдание.
— Только фильмы ужасов примиряют меня с жизнью, — говорит Леня. — Посмотрел «Чужой против хищника» — и сразу на душе легче.
Писателя Александра Торопцева задержали в метро — он прошел без билета. Позвали милиционера, стали требовать штраф. Саша сказал милиционеру:
— Давай на спор: кто сделает три хлопка? Если ты сделаешь три хлопка, то можешь меня забирать и даже дать мне срок. Но три хлопка надо сделать, отжимаясь от земли. Я сейчас три не сделаю — я не в форме, а только два.
«И тот дал слабину, — торжествовал Торопцев, — вступил со мной в этот чепуховый разговор, а потом и вовсе меня отпустил!»
Старушка в поликлинике — мне:
— Мы-то с вами многое повидали. А молодежь? Что они видели в жизни?
Выступаем с Седовым с Саратовском ТЮЗе. Только стали разыгрывать его сказку специально пошитыми мной куклами, как из этих кукол вылетела моль и заметалась в прожекторах софитов.
Я бросила все и побежала за ней, пытаясь прихлопнуть.
Седов:
— Марин, ты не забыла, где мы находимся?
Звонит из Екатеринбурга художник Саша Шабуров:
— Я открыл в Екатеринбурге п-памятник — литературному герою. 280 кг металла на него ушло. Это памятник… Человеку-невидимке!.. Постамент и два следа: один — мой, один — его.
Сидим в кафе с поэтом Еременко. Он уронил на стол пепел от сигареты, лизнул палец, прилепил пепел и съел.
— Запомни, — сказал он. — Пепел — он стерильный. Любой пепел!
