второй!» Жил такой писатель, — рассказывал мне Тишков, — у него была норма — пять страниц в день. Если он заканчивал роман на четвертой странице, тут же сочинял новое заглавие и начинал следующий…
Когда мы провожали Коваля, все с такой любовью говорили о нем — если б Юрий Осич услышал — а он, я уверена, слышал, — то остался бы очень доволен. Кто-то сказал, что Коваль был велик и прост. Юлий Ким возразил:
— Юра не был великим. Он был м-м-м-мастер, э-э-м-мастер!..
— Когда Юра входил в помещение, — говорил Виктор Чижиков, — ты чувствовал, что вокруг все наполнилось смыслом, и себя ощущал немного не зря живущим на Земле…
Его друзья вспоминали наперебой, как с ним легко пилось, что с ним даже как-то особенно елось.
— Как он стоял!..
— Как он сидел!..
— А как он… глотал! — сказал художник Николай Устинов.
Леонид Сергеев, близкий друг Коваля, старался сохранить объективность:
— Юра был противоречив: любитель и знаток природы, а тут же и охотник, и снял вальдшнепа, и того подстрелил, и этого. Он в сумке носил пакет лекарств на все случаи жизни, и тут же лежали водка и сало. В деревне он держал овец! На шашлык! Мало кто об этом знает. Я ему говорю: «Ты будешь жариться на сковородке после смерти», а Юрка: «Нет, меня Бог любит».
— Если б инопланетяне прочитали Коваля, они бы прониклись симпатией к землянам, — сказала Дина Рубина.
Лев — кому-то по телефону:
— Ну, что ты унываешь — того не стало, другого. Пойми, мы уже в таком возрасте, нам надо только радоваться всему: ты жив, видишь солнце! Надо больше пить чай, разговаривать с детьми, вразумлять внуков. Как только подумаешь: я разменял девятый десяток, много это или мало? Не мало, но и не много! У нас еще масса возможностей! Жить, смотреть на деревья, ценить каждое мгновение! Если ты дожил до этого возраста — все, теперь уже не скоро.
Он делает эффектную паузу и добавляет:
— …Или в любую минуту.
— Читала в Лондоне лекцию, — сказала Бородицкая, — и приводила Артура Гиваргизова в пример как яркого представителя современной детской литературы.
— А нельзя меня было привезти как
Вокруг любимые старики погружаются в забвение. Я выкраиваю время, полдня еду на перекладных, покупаю гостинцы. А на следующий день слышу:
— Ты бы хоть зашла когда-нибудь, совсем забыла меня, старика!..
Яша Аким вдруг по телефону перешел со мной на «вы».
— А вы приезжайте ко мне в гости — я буду рад. И съездите как-нибудь в Галич. Там хорошо. Я ведь родился в Галиче и провел там свое детство. Вы слышали мои стихи о Галиче? Мне уже больше восьмидесяти лет.
— Целую вас! — говорю я опечаленно.
— И я вас!.. — отвечает Яша.
В результате я забыла, какая у меня квартира. Пришла брать справку в ДЭЗ. В очереди стоят люди из нашего дома, сидит бухгалтер. Она спрашивает:
— Какой у вас номер квартиры?
А я улыбаюсь смущенно, силюсь вспомнить:
— 132? — (Мамина.)
— Нет.
— 309? (У нас была на Коломенской.) 48? (В Черемушках, в детстве.)
Бухгалтер мне говорит:
— Ничего, ничего, не волнуйтесь, — поискала в компьютере. — Москвина? 223-я квартира. Запомнили? 223-я!..
Леня в Уваровке роет яму для компостера.
— Почему я рою — всегда, — спрашивает Леня, — а больше никто и никогда?
— Потому что тебе это интересно, — отвечает Сережа.
— Нет, мне не интересно. Я вызвал в себе этот интерес искусственно и всячески его подогреваю, думаю, что там, может быть, клад или оружие со времен войны, или флаг партизаны зарыли…
Я — Гиваргизову:
— На «Белорусской», в переходе с кольцевой на радиальную продаются детские книжки. Сегодня иду мимо, слышу, привокзальная торговка, чучело в ватнике и лохматой мохеровой шапке, горячо рекомендует какой-то женщине: «Берите Москвину, „Моя собака любит джаз“! Не пожалеете! Я всем советую!» Та взяла полистать, с опаской поглядывает на суровые иллюстрации Буркина. А я думаю: «Если купит, я ей надпишу. Вот в ее жизни будет чудо». Но она равнодушно поставила книжку на место. Так наклюнувшееся было чудо рассосалось.
— И зря! — сказал Артур. — Никогда нельзя давать чуду рассосаться. Надо было купить эту книгу, надписать и подарить продавщице. Вот это было бы чудо так чудо!
Журналистка Анна Черняховская некоторое время работала в ЮНЕСКО, занималась инфицированными СПИДом, и ей надо было найти на обложку журнала обаятельного героя, оптимистичного, привлекательного, косая сажень в плечах. Но обязательное условие — у него должен быть СПИД и нетрадиционная ориентация.
С большим трудом в городе Орле ей отыскали именно такого человека.
Он звонит ей и говорит извиняющимся голосом:
— Анна, так все совпадает, но у меня нет СПИДа.
— Поздравляю! Поздравляю!!! — радостно закричала Черняховская.
Писатель Павел Френкель — Яше Акиму:
— А какой у Марины пес?
— Точно не могу сказать, — ответил Яков Лазаревич, — но когда ему было два года, он руками доставал мне до шеи.
— Мой первый муж, — сказала Люся, — очень заинтересовался твоим письменным столом, все стал хватать и перекладывать бумажки с места на место. Пришлось ему сказать: «Вообще, Марина не разрешает нам трогать у нее ничего». Я испугалась, что он сядет к тебе за стол и начнет записывать в твой блокнот свои мысли!
Сережка:
— Ой, до чего же мы дошли! Продаем подарки, прячем деньги и в трудный момент для этих людей им их отдаем!
Осенью в нашей избушке в Уваровке кто-то разбил окно, в поисках неизвестно чего перевернул весь дом и утащил две банки смородинового варенья, которое летом наварила Люся.
