— Кто это был?
— Хрен их знает. Первый раз вижу.
— Задолжал, может?
— Да нет вроде.
— Оригинально.
Тем временем осмелевшие переделкинцы приблизились к пострадавшим на безопасное расстояние и наперебой ринулись с советами.
— Не наши это, чужие. Звоните в милицию. Я наших всех знаю.
— А где разница — чьи? Наши что, лучше?
— Лучше. Вот телефон — 03 набирайте.
— 03 — это пожар. 01 надо. 01 — милиция.
— «Скорую» надо, какая милиция — их след простыл давно. «Скорая» — 04.
— 04 — неотложка.
— И где разница? Набирайте.
— Ой, ужас какой, крови сколько!
И, не сговариваясь, все разом ополчились на интеллигентного вида старушку.
— Молчали бы — варенье!
— Да уж, что бы понимала, а то: кино, кино. Стыдно, честное слово.
— Никогда не лезьте — людей чуть не убили. Вар-е-е-нье!
— Уходите, если не в курсе. Уходите отсюда.
— Правда что. Давайте, давайте. А то — кино! Из-за вас все.
Недовольство старушкой угрожающе нарастало. Та же, к своей чести, обвинителям не перечила и только, видимо, сама, чувствуя свою вину, сокрушенно качала головой.
Один из пострадавших предложил.
— Надо уходить… Тебя как?
— Севой.
— Меня Антон. Надо смываться, Сева, пока не поздно, а то эти недоделкинцы хуже всяких качков отшлифуют. — Он, хромая, подковылял к калитке, повернул ключ в замке. — Зайдем — хоть умоешься.
— Почему «недоделкинцы»?
— А как еще? И деревня Недоделкино, и эти — недоделкинцы. Им каждому под сто, как деду моему, три дня назад юбилей отметил. Крепкие еще, как черти, но недоделанные: всюду нос суют, жизненным опытом поделиться норовят. Телевизора им мало — сенсаций подавай! Этой нашей дракой неделю жить будут, косточки обсасывать.
Они прошли по бетонной дорожке к мрачному, по всей видимости, много десятилетий не ремонтировавшемуся дому. В дверном проеме застекленной витражами террасы стояло животное, размерами и окрасом напоминавшее годовалого бегемота. Какое-то время оно недоуменно изучало разорванное платье хозяина, затем перевело взгляд на его спутника и, не двигаясь с места, негрозно зарычало.
— Замолчи, Ху, не показушничай, раньше надо было заступаться. Знакомься: это Сева.
Животное вильнуло коротким хвостом, потом село на него и протянуло незнакомцу левую лапу.
— Как ты его назвал?
— Ху.
— Это как понять?
— Расскажу при случае. Проходи, не бойся, мы давно уже не кусаемся, да, Ху? Садись. Выпьешь? — И, не дожидаясь ответа, крикнул в глубину дома: — Тошка, принеси коньяк, у меня в кабинете в баре.
Затем он лег на обитую вытертым ковром кушетку и закрыл глаза.
Мерин огляделся.
Терраса, по всей видимости, служила семье летней столовой: главным предметом здесь был покрытый белой скатертью раздвижной круглый стол со множеством разностильных стульев вокруг; вдоль стен и окон располагались кресла, тумбочки, «горка» с хрустальной посудой, две старинные этажерки с книгами, кушетка с подушками и валиками по краям, два готовых к прогулкам велосипеда, меховая подстилка для собаки, телевизор «СОНИ», несколько ветвистых фикусов в напольных горшках и еще какие- то предметы красного дерева с инкрустацией, определить назначение которых без специальных познаний в области старинной мебели было весьма затруднительно; стену украшали подлинники картин известных в свое время приверженцев социалистического реализма в багетных рамах; местами потрескавшиеся витражные стекла погружали пространство в разноцветный костельный полумрак. Все вокруг свидетельствовало о недавнем (ныне изрядно запущенном) советском благополучии.
Это он установил.
Ну и что дальше?!
Для этого он изобретал свой «конгениальный» план внедрения в твеленевскую обитель?
Для этого долго уламывал известных в МУРе хорошим владением боксерскими приемами сотрудников Ивана Каждого и Ивана Белова принять участие в этом анархистском предприятии за солидное вознаграждение?
Для этого рисковал своим добрым именем и служебной лестницей (если дойдет до начальства — ему несдобровать, а исключать такую возможность было непростительным легкомыслием, учитывая, что его отношения с Ваней Каждым, недавно переведенным в их отдел под скоробогатовское крыло, никто не брался называть дружескими).
Время шло, а между тем никакая «Тошка» ни с каким коньяком ниоткуда не появлялась, и надежд на углубление «внедрения» в пострадавшее семейство было немного.
Ху, похоже, давно потерял к нему интерес — закрытые глаза и мерное похрапывание служило тому подтверждением.
Новый его знакомый лежал неподвижно, ни единым звуком не выдавая своего присутствия: было вообще непонятно — жив он или скончался от полученных побоев. (А то, что «Шварценеггеры» переборщили — сомнений не вызывало: в крови и ссадинах был не только молодой Твеленев, но и он, Мерин, с непроходящей болью в области печени, свернутой скулой и наверняка немалым синяком под глазом, который к завтрашнему дню, как пить дать, приобретет соответствующие размеры и цветность. И как прикажете являть себя пред ясны очи Скорого? А что врать бабушке? «Споткнулся, упал, поднялся — гипс»? Так она наверняка видела это кино. Нет, сомнений никаких: подонкам, особенно Каждому, конечно же не поздоровится, ответ наш будет страшен, господа, но что делать сейчас?)
Похоже, пора признавать временное поражение и сматывать удочки.
И тут раздался тихий голос Антона:
— Ху, я просил Тошку принести коньяк или мне это приснилось? Пойди выясни, в чем дело.
Животное (поверить в подобное было невозможно) покорно поднялось и нехотя направилось по лестнице на второй этаж. Антон, не открывая глаз и не меняя позы, обратился к Мерину:
— Сева, ты как? Оклемался?
— Да вроде ходячий.
— Спешишь?
— Не очень.
— Извини, я еще полежу чуток: голова пока не варит — ребята работали добросовестно. Туалет и ванную Ху покажет. Полотенце Тошка выдаст, сейчас явится. Хочешь прилечь?
— Нет. Может, правда, «скорую»?
— Тебе?
— Тебе.
— Не дай бог: недоделкинцы перемрут все от любопытства. Не надо им такой радости.
Прошло еще несколько минут, прежде чем Антон опять заговорил:
— А вот и Антонина Аркадьевна, не прошло и часа. Вас, мадам, за смертью посылать.
Это относилось к спускающейся вслед за животным по лестнице молодой девушке в мини-мини- мини-юбке и катастрофически не достающем до пупка топике.
— А вам, мсье, лишь бы было кем помыкать: сами поднять свою… ой, здравствуйте, — она задержала
