не скупиться (ибо наши финансовые дела пока еще обстояли неплохо), по-настоящему хороших номеров найти так и не удалось. Даже дорогие комнаты были грязноваты, и кухонный чад непостижимым образом проникал и в самые дальние углы деревянного здания. То ли 'Золотой лев' так испортился после победы в конкурентной борьбе, то ли – что показалось мне более вероятным – победа эта была достигнута специфическими средствами, скажем, не без помощи бандитов из 'Толстого Жакоба'. В самом деле, едва ли им было безразлично, кто в городе останется единственным, помимо них, участником гостиничного бизнеса, и почва для взаимного сотрудничества была тут самой плодородной.
Но, так или иначе, других вариантов все равно не было, и мы выбрали средней цены комнату на втором этаже, в противоположном кухне крыле. Покосившись на паутину в углу с висевшим в ней мушиным трупом, я решил оставить ее в покое: истребитель мух и комаров нам скорее союзник, нежели враг. А вот антиклопиный репеллент здесь определенно был не лишним. Обернувшись к сопровождавшему нас слуге, я сообщил, что мы берем комнату; он спросил, желаем ли мы ужин в номер. Представив себе местную трапезную, где даже вечный полумрак не в состоянии скрыть грязь и копоть, а ароматы прогорклого масла мешаются с вонью крепкого пива (и тех, кто, рыгая и потея, пьет это пиво большими кружками), я решил, что уж лучше получить еду с доставкой. Мы заказали жареную рыбу, выловленную в местной реке (оказавшуюся мелкой, как и сама речка, но достаточно вкусной); заодно я расспросил слугу о дальнейшей дороге на Нуаррот и получил столь обстоятельное объяснение, что даже расщедрился на чаевые (чего обычно не делаю, полагая нелепым платить слуге за то, за что он и так получает жалование). Исходя из этих объяснений (и пополнившего мою самодельную карту рисунка), выходило, что, при нашей нынешней скорости, мы будем в Нуарроте не позднее чем через три дня.
Ночь прошла без всяких неприятностей (очевидно, благодаря моему репелленту), если не считать какого-то пьяного, вздумавшего орать похабную песню где-то под окнами. Но не успел я подумать, как было бы славно его пристрелить, как неподалеку хлопнула ставня, и послышался плеск выливаемых на голову дебоширу нечистот – после чего концерт прекратился.
Рано утром, позавтракав последней парой вареных яиц из еще остававшихся у нас припасов, мы спустились во двор и направились к скотному сараю. Никого из людей, включая и местную прислугу, в этот ранний час там не было. Я пошел прямиком к нашим быкам, не обращая внимания на других животных, но Эвьет вдруг остановилась, как вкопанная, и дернула меня за рукав.
– Смотри! Это же Верный!
Я недоверчиво посмотрел туда, куда она показывала. Действительно, в одном из денников, пустовавшем накануне вечером, стоял великолепный черный конь со светлой гривой и белым пятном на лбу (ног и хвоста не было видно за досками) – но мало ли на свете похожих лошадей? Тем более что узкие длинные оконца под крышей сарая пропускали внутрь не так уж много света. В таком ракурсе я бы даже не поручился, что это жеребец, а не крупная и сильная кобыла.
Но Эвьет уже бежала к деннику.
– Верный!
Конь повернул голову и коротко приветственно заржал. Даже это еще могло оказаться совпадением, но я уже спешил следом за девочкой.
– Верный, это в самом деле ты? – я отворил дощатую дверцу денника. Красивая черная голова качнулась вниз и вверх, словно жеребец совсем по-человечески кивнул, отвечая на мой вопрос. Я успокаивающе погладил его по шее, убеждаясь, что конь не настроен брыкаться, затем вошел в денник, присел возле правой задней ноги и осторожно потрогал бабку в белом 'чулочке'.
Пальцы нащупали на привычном месте шрамики от собачьих клыков.
– Да, это он, – сказал я, выпрямляясь. Эвьет не требовались подтверждения: она уже, счастливо улыбаясь, обнимала и гладила по носу склоненную к ней лошадиную морду. Верный довольно пофыркивал.
Но, на самом деле, радоваться было рано. Конь прискакал сюда не сам, и, более того, он был оседлан. Это могло означать лишь две вещи: либо на нем только что приехали (но это вряд ли, шея, которой я только что касался, не была влажной, да и сам жеребец не выглядел уставшим после ночной скачки), либо, напротив, его нынешний хозяин уже собирается уезжать. В любом случае, он где-то поблизости и вот-вот появится. А всех моих денег, даже если впридачу к ним отдать меч Гринарда, и близко не хватит, чтобы выкупить такого хорошего коня.
– Эвьет, хватит нежностей, – скомандовал я, поспешно закрепляя седельные сумки. – У нас в лучшем случае пара минут, – я запрыгнул в седло, выехал в проход между стойлами и обернулся, протягивая руку девочке.
– Эй, какого черта? Это мой конь!
В прямоугольнике света, протянувшемся от открытой двери сарая, стоял, расставив ноги, солдат в чешуйчатом кавалерийском доспехе. В левой руке он держал седельную сумку, а правой уже успел выхватить меч. Свет утреннего солнца, падавший на его правый бок, ослепительно сверкал на обнаженном клинке.
Чего и следовало ожидать.
– Извини, приятель, – ответил я, глядя на него, но по-прежнему протягивая руку Эвелине, – но это мой конь, и я могу это доказать.
– Доказать? – он решительно шагнул вперед. Это был рослый и сильный воин, явно не боявшийся сразиться и пешим против конного. – Что за бред, ты хочешь убедить меня, что я не на нем приехал?!
– Это еще не делает тебя его владельцем, – возразил я (да что ж там Эвелина копается и не залезает на круп?). – Ты даже не знаешь, как его зовут.
– Его зовут Ворон, и…
– Его зовут Верный, – перебил я и громко позвал коня по имени. Тот повернул голову. – Видишь?
– Это ничего не значит, просто имя похоже, – буркнул солдат.
– Хорошо, доказательство номер два: на одной из его ног имеется небольшое повреждение. Если это твой конь, ты, конечно, знаешь, на какой именно и как оно было получено?
– Повреждение?… – растерянно пробормотал кавалерист. – Нет у него никаких…
– Шрам от собачьего укуса на правой задней бабке, – жестко произнес я. – Можешь проверить и убедиться, – я бросил взгляд на Эвелину, стоявшую как раз со стороны правого бока, и наконец понял, что она делала – взводила свой арбалет. Теперь он уже был готов к стрельбе.
– Не морочь мне голову! – рявкнул солдат. – Может, когда-то этот конь и был твоим. Но теперь он мой!
– Ты купил его у конокрада, а это, согласно имперским законам, не наделяет тебя правом собственности.
– Я взял его, как боевой трофей! – возмутился кавалерист и тут же прищурился: – Между прочим, в грифонском городе. Что ты там поделывал, а?
Вообще-то ни Йорлинг, ни Лангедарг не издавали приказов, запрещающих мирным жителям посещать какие-либо города Империи, в том числе – и находящиеся на подконтрольной противнику территории. По сути, такой приказ означал бы юридическое признание факта распада страны, что яростно отвергалось и Львом, и Грифоном. Однако в нашей ситуации это была слабая линия обороны.
– Я не знаю, куда угнал моего коня конокрад… – начал я, но, похоже, и это прозвучало неубедительно.
– Эй, ребята! – заорал солдат, делая шаг назад; похоже, он раздумал драться. – Именем герцога! Здесь грифонские шпионы!
– Тихо ты! – из тени выступила Эвьет, направляя арбалет в его сторону. – Никакие мы не шпионы, но конь и правда наш!
– У грифонцев совсем плохо с людьми – уже сопливых девчонок вербуют? – презрительно осклабился кавалерист.
– Мы такие же йорлингисты, как и ты! – прикрикнула на него Эвелина. – Я – баронесса Хогерт- Кайдерштайн (а вот свое имя она зря назвала, подумал я), и мой сеньор – граф Рануар! А ты посягаешь на мою собственность!
– Я понимаю, тебе не хочется расставаться с таким хорошим конем, – вновь вступил я, еще надеясь уладить дело миром и хватаясь за соломинку, – но в качестве компенсации мы отдаем тебе вот этих быков,
