– Вы все умрете, – сказал я с удовольствием. – И скоро.
Старухи в ужасе застыли столбом. Мы поехали дальше, не оглядываясь.
Поскольку мы выспались днем (и наши быки тоже хорошо отдохнули), то не стали останавливаться после заката. Ехать, правда, пришлось практически в полной темноте, нарушаемой только светом звезд, но дорога была ровной и шла по открытой местности, не сулившей никаких сюрпризов. Один раз слева проплыли очертания каких-то беленых домиков, но мы так и не узнали, были ли они обитаемы; во всяком случае, света нигде не было, и собаки не лаяли. Затем, уже заполночь, взошла луна, и стало посветлей, хотя не так уж сильно, ибо ночное светило пребывало уже в последней четверти. Изредка на луну набегало легкое облако, наполняясь изнутри призрачным светом.
Лишь когда небо на востоке начало светлеть, мы свернули в подходящую рощицу справа – достаточно густую, чтобы скрыть нас от посторонних глаз, но при этом проходимую для быков и подводы. Был самый холодный предутренний час, и я позволил себе развести небольшой костерок, надеясь, что он не виден за деревьями. Мы наскоро перекусили оставшейся курятиной.
– А теперь, – объявила Эвьет, – когда нам уж точно никто не мешает, объясни, наконец, что это была за штука, разнесшая черепушку Жерома.
Я, конечно, понимал, что этого разговора все равно не избежать. И уже придумал, как свести риск к минимуму.
– Расскажу и покажу, но прежде ты должна обещать, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не возьмешь эту вещь без моего разрешения.
– Обещаю, – легко согласилась Эвелина.
– Помните, баронесса, вы дали слово.
– Дольф! – теперь в ее голосе звучало возмущение. – Я тебя когда-нибудь обманывала? Или брала что- нибудь без спросу? По-моему, если у кого из нас двоих и имеется воровской опыт, то этот кто-то не я!
– Уела, – вынужден был признать я. – Ладно, смотри, – я вытащил огнебой. – Прости, но только из моих рук – иное слишком опасно.
Эвьет принялась разглядывать в свете костра диковинный предмет. Главную его часть составляли четыре металлических трубки, соединенные параллельно в одной плоскости, вплотную друг к другу. С одного конца все они были открыты, с другого оканчивались подобием молоточков. Под самой нижней трубкой располагалась деревянная рукоятка, имевшая расширение вверху; в этом расширении было проделано круглое отверстие, в котором находилась спусковая скоба.
– Похоже на музыкальный инструмент, – заметила Эвелина. – Я видела такой у бродячих артистов, когда мы ездили на праздник в Пье.
– Да, на сиринкс, – согласился я. – Его еще называют флейтой Пана, хотя церковь не одобряет это название, считая пропагандой язычества… Но у сиринкса все трубки разной длины, а здесь – одинаковой. И там нет рукоятки.
– Зато твой инструмент звучит громче, и от его музыки люди буквально теряют голову, – блеснула остроумием Эвьет.
– Кстати, я, признаться, ожидал, что ты потом из-под телеги полчаса от страха не вылезешь, – улыбнулся я.
– Ты в самом деле считаешь меня такой дурой и трусихой? – приподняла бровь баронесса.
– Я считаю тебя очень умной и смелой девочкой. Просто я уже видел, какое впечатление огнебой производит на людей, включая закаленных в боях воинов.
– Ты ведь рассказывал, что вы с учителем работали над военными проектами, и не все ваши изобретения пошли в дело. Я сразу поняла, что это – одно из них. Значит, оно называется огнебой? И как оно работает?
– Ты все поняла правильно, – кивнул я. – На самом деле, ты даже можешь догадаться, каков его принцип действия. Ибо главный его элемент ты видела в деле еще до боевого применения, – это я мог ей сообщить, ибо не собирался рассказывать рецептуру.
– Неужели порошок от клопов? – улыбнулась Эвелина.
– Нет, конечно, – хохотнул я. – Но на самом деле ты не так далека от истины.
– Огнебой – значит, бьет огнем… – рассуждала вслух девочка. – Огонь… А! Вспомнила! Ты посыпал каким-то порошком сырые ветки, и они ярко вспыхнули, несмотря на дождь!
– Ну я же говорил, что ты очень умная, – я вновь расплылся в улыбке.
– Но Жерома не сожгло. Ему разнесло голову.
– Все дело в том, как использовать порошок. Если он просто рассыпан на открытом воздухе, то он хорошо горит и не более чем. На большее, чем разжигание костра, он не пригоден. Но если его сжать в небольшом замкнутом объеме, то даже от малой искры происходит взрыв, подобный взрыву вулкана в миниатюре. Жерло вулкана выбрасывает камни на высоту в несколько миль, а ствол огнебоя выстреливает свинцовые ядрышки с такой силой, что они пробивают самый тяжелый доспех, не говоря уж о кости черепа.
– Здорово! Воистину, химия – великая наука! Так это из этой штуки ты убил своих первых троих?
– Да, и всех последующих тоже… Именно это – мое настоящее оружие. А меч я ношу лишь для видимости. На самом деле я им практически не владею, – признался я не без некоторого смущения. – Ну, то есть, знаю пару самых простых приемов, и могу рубануть того, кто нападет с голыми руками или с ножом… но против сколь-нибудь умелого мечника у меня нет ни малейшего шанса.
– Да, имея такое оружие, можно, конечно, обходиться без меча… Но почему до сих пор ты его не применял? Я имею в виду, во время нашего путешествия?
– Ну, у огнебоя тоже есть свой недостаток – четыре раза можно выстрелить быстро, а потом надо перезаряжать каждый ствол, и это занимает время, – назвал я не главную причину. – А если бы сделать еще больше стволов, он был бы слишком тяжелым.
– Думаю, после четвертого выстрела все, кто еще оставался бы в живых, удирали бы со всех ног, – проницательно возразила Эвьет.
– Это да, – согласился я. – Или стояли бы, остолбенев и намочив штаны. Как громом пораженные, вот уж воистину… Но раз на раз не приходится, знаешь ли…
– Но ведь не из-за этого огнебой не приняли на вооружение в Виддене?
Что ж, от этой темы все равно было не уклониться.
– Нет.
– Так почему?
– Потому, – усмехнулся я, – что иначе новым императором стал бы не Йорлинг, и не Лангедарг, а видденский бургомистр. А мой учитель все же не настолько хорошо к нему относился. Он ни словом не обмолвился о своем изобретении городским властям, – продолжил я уже серьезно. – По правде говоря, как он мне признался, в первый момент он не хотел говорить о нем даже мне. Но нужно было совершать дальние поездки в это опасное время, и требовалось оружие, способное обеспечить мою безопасность – безопасность одинокого путешественника во враждебном мире… Вообще, сам огнебой – это преимущественно моя разработка, – похвастался я. – Я, например, додумался расположить стволы друг над другом – стрельба начинается с верхнего, при этом отдача подбрасывает руку, и следующий ствол оказывается на месте разряженного, почти не сбивая линию прицела… После того, как учитель создал порошок, ему не слишком хотелось заниматься дальнейшими работами в этой области. Он даже самому порошку не стал придумывать название. Так и осталось, просто 'порошок'…
– Но почему?! – не вытерпела баронесса.
– Потому что он сам испугался своего творения, Эвьет, – вздохнул я. – Потому что порошок – это абсолютное оружие. Оружие, способное уничтожить все. Ничего подобного в человеческой истории еще не было…
– Думаю, то же самое говорили, когда изобрели арбалет, – усмехнулась Эвелина. – А еще раньше – мечи и копья…
– Нет! Ты не понимаешь! Мощности, а стало быть, и убойной силе любого когда-либо существовавшего оружия положен предел физическими законами и устройством человеческих тел. Слишком большой меч никто не сможет поднять, слишком большой лук – натянуть. Даже, допустим, мы сделаем стационарный лук,
