– Запиши это и напомни мне вставить в речь перед войском.
– Слушаюсь, милорд!
Граф широким шагом пересек оставшиеся до шатра ярды и скрылся под парчовым пологом. Секретарь семенил следом, уже, вероятно, не помня о нашем существовании.
Я не знал, радоваться ли мне. С одной стороны, вышло так, как я надеялся с самого начала – граф не принял идею Эвелины всерьез, более того, отказался даже ее выслушать. С другой – будущее, да и настоящее лишившейся всего имущества баронессы оставалось под большим вопросом. И главное – хоть Эвьет и безропотно позволила увести себя от шатра, но я догадывался, что она отнюдь не намерена мириться с поражением и отказываться от своих планов.
В лагере нам ночевать было негде, да и ни к чему, так что мы сперва вывели коня туда, где паслись другие лошади (часовые нам не препятствовали), а оттуда уже, отойдя подальше, ускакали прочь. Караульная служба у Рануара оказалась все же не на высоте – пожалуй, шпион или конокрад мог бы покинуть лагерь с той же легкостью.
Землю уже захлестнула ночная тьма, почти не нарушаемая светом уползающего за холмы месяца. Ехать искать пресловутый трактир или даже возвращаться в 'подозрительную' деревню, где нам о нем сказали, было уже поздно. Ничего не оставалось, кроме как заночевать в траве – к счастью, я уже чувствовал себя вполне здоровым. Костер развести было не из чего – разве что надергать сухой травы, но она сгорела бы слишком быстро – да и, в общем-то, незачем, так что мы сразу улеглись на уложенной поперек волчьей шкуре под звездами, как делали уже не раз.
– Я этого так не оставлю! – дала, наконец, волю чувствам Эвелина. – Даже не стал слушать! 'В монастырь!' Сам пусть идет в монастырь! С такими полководческими талантами ему там самое место! Ему в руки идет победа, а он…
– У тебя появился безупречный план ликвидации Карла? – постарался охладить ее пыл насчет победы я.
– Пока нет. Но я лишний раз убедилась, что это возможно. Обрати внимание, как легко я могла бы только что убить Рануара, если бы такова была моя цель. Несмотря на принимаемые им меры по охране. Если бы мое желание побеседовать с ним наедине было лишь предлогом…
– Но он не захотел с тобой беседовать.
– Потому что ты сказал, что это моя, а не твоя идея!
– Разве это не правда?
– Правда, конечно. Я тебя не упрекаю. Но если бы ты мне подыграл, и он поверил бы в важность и секретность сведений, которые ему хотят сообщить…
– Эвьет, я не поеду с тобой к Лангедаргу.
– Я знаю! Дольф, ты можешь дослушать и не перебивать?! Допустим, у меня был бы союзник, выглядящий достаточно взросло и солидно, чтобы убедить некоторых недоверчивых, что я действительно знаю важную тайну. Командующий, возможно, заподозрил бы неладное, захоти этот взрослый говорить с ним без свидетелей сам – но испугаться побеседовать с девочкой не пришло бы ему в голову. А если бы и пришло, он бы сам устыдился продемонстрировать такой страх перед своими людьми. А потом я просто вышла бы из шатра, и мы бы спокойно уехали, как сделали это сейчас.
– Даже остаться наедине с воином в доспехах – еще не значит его убить…
– Есть варианты. Я над этим думала. Например, я начинаю рисовать некую схему остро отточенным грифелем, а потом втыкаю ему этот грифель через глаз прямо в мозг…
Я ей этого не подсказывал! Даже намеков никаких не делал. Очевидно, додумалась сама, исходя из сообщенных мною анатомических сведений. Что поделать, мне действительно досталась очень умная ученица…
– Это не всегда срабатывает, – сказал я вслух. – Мозг – очень затейливая вещь. Учитель рассказывал мне об одном солдате, который тридцать лет прожил с трехдюймовым осколком наконечника копья прямо в мозгу. И даже не подозревал об этом. Он, конечно, знал, что был ранен в голову, но на поверхности рана скоро затянулась, а что внутри, он и не догадывался. Лишь после его смерти – мирной, от старости – учитель выкупил его тело для исследований и обнаружил в голове эту штуку…
– Есть и другие способы. Например, пропитанная ядом записка, написанная очень мелким и неразборчивым почерком. Он вынужден будет поднести ее к самому носу…
А вот до этого не додумался уже я! Действительно, просто и элегантно. Надежнее, чем моя идея с отравленным цветком. Правда, тут же я увидел и слабое место:
– У Карла в его возрасте, скорее всего, дальнозоркость. Он не станет держать записку возле самых глаз.
– Ну, можно придумать еще варианты, – нетерпеливо возразила Эвелина. – Главное, что в принципе подобраться можно. И выбраться потом тоже.
– Верное для Рануара может быть неверным для Карла, – качнул головой я. – Его наверняка охраняют лучше, и сам он более осторожен. К примеру, специально для случаев, когда секретность требует разговора без свидетелей, у него может быть глухонемой телохранитель.
– Хммм… – похоже, мне все-таки удалось озадачить Эвьет. – Об этом я не подумала. Но это – всего лишь новое условие задачи, а не повод сдаваться.
– Твою бы целеустремленность, да в мирных целях… – вздохнул я.
– Разве может быть цель более мирная, чем убить главного виновника войны?
– Эвьет, главный виновник войны – это не Карл, и даже не Ришард. А стремление многочисленных человеческих особей стать главным самцом в стаде. У животных оно тоже присутствует, но не принимает столь уродливых форм… Проклятие человека в том, что он достаточно умен, чтобы выйти за природные рамки, но при этом недостаточно умен, чтобы делать это с разумными целями. Иными словами, основное занятие человеческого ума – это делать такие глупости, до которых ни одно животное просто не сможет додуматься.
– Надеюсь, ты не имеешь в виду присутствующих, – я не видел в темноте ее лица, но угадал улыбку.
– Я тоже на это надеюсь, – улыбнулся я в ответ. – Хотя, может быть, самым разумным для нас было бы плюнуть и на Карла, и на Ришарда, и податься куда-нибудь…
– Куда, Дольф? К восточным варварам, которые забивают камнями, сажают на кол и сдирают кожу? Или, может быть, к южным, которые ломают все кости, вымачивают жертву в ледяном ручье, а потом едят заживо?
– Ты права, – вздохнул я. – Мир велик, а бежать некуда.
– Тогда не будем предаваться пустым мечтам. Тем более что Карл так или иначе должен получить по заслугам. А я должна вернуть свое имение. И если Рануар настолько глуп, что облик говорящего для него важнее сути сказанного, если он не понимает, что даже маленький ребенок, играющий в траве, может узнать то, чего не заметят десять взрослых разведчиков – ну что ж, тогда я дойду до самого Ришарда. А если и он мне не поможет – буду действовать сама!
В этом я не сомневался.
Впервые за последние дни я уснул без мысли о том, что с утра надо куда-то спешить, а потому проснулся поздно, когда солнце стояло уже довольно высоко. Единственную компанию мне составляла волчья шкура; впрочем, усевшись на ней, я обнаружил поблизости Верного, который подергивал ушами, отгоняя раннюю утреннюю муху, и всем своим видом демонстрировал гордое презрение к высушенной солнцем желтой траве, недостойной служить пищей благородному коню. Эвелины нигде не было. Не было больше и военного лагеря – там, где он располагался накануне вечером, теперь лишь желтела все та же трава (с моей позиции не видно было даже пятен кострищ – чтобы их разглядеть отсюда, требовалось подняться повыше). Войско, очевидно, снялось с места без обычных в таких случаях сигналов горнистов – с такого расстояния я бы услышал их и проснулся. Еще одно свидетельство, что Рануар не хочет привлекать к своей армии лишнего внимания… Но где же Эвьет? Не могла же она оставить меня и уйти с ними!
Я вскочил в полный рост, оглядываясь по сторонам. Девочки нигде не было.
– Эвьет! – крикнул я, думая, насколько глупо выгляжу, если она просто уединилась под каким-нибудь кустиком (которые кое-где поднимались над ровной желтизной травы). Но лучше выглядеть глупо, чем пребывать в неведении. К тому же ее арбалета тоже не было – правда, она вообще редко с ним расстается…
