Приговор

Совершенно пустой. Зато с ремнями, свисающими по бокам – как раз такими, какие нужны, чтобы привязать руки и ноги жертвы… Из комнаты вела единственная дверь, и я бросился туда, уже не думая, что может ожидать меня снаружи – лишь бы прочь из этого кошмара. Но она оказалась заперта. И более того – стоило мне дернуть за ручку, как по всему дому разнесся громкий звон колокольчика! Я понял, что это ловушка. Последней надеждой на спасение было окно. Лучше выпрыгнуть со второго этажа, чем попасть в руки тому, кто устроил все это. Но увы – на окне оказалась крепкая решетка. Колокольчик все трезвонил. Я понимал, что на сей раз побоями мне не отделаться. Меня привяжут к столу и заживо разрежут на куски, которые потом распихают по банкам. Небось, это все, что осталось от предыдущих воров… Оставалось лишь попытаться подороже продать свою жизнь. Я схватил со столика с инструментами тот, что больше всех походил на нож. Спрятаться было негде – разве что залезть под один из столов, но там бы меня быстро увидели. Я понял, что единственный шанс – встать сбоку от двери со стороны петель, тогда, открываясь, она закроет меня от вошедшего, и, когда он сделает шаг вперед, высматривая со своим факелом – или что там у него будет – где же вор, у меня будет надежда проскочить мимо него. И я побежал в этот угол, позволив свече погаснуть. Но, едва я оказался там, где хотел, плита пола поддалась под моим весом, и я услышал во мраке грохот упавшей решетки. Я рванулся назад, но было поздно: железная решетка отсекла угол, куда я сам себя загнал, от остальной комнаты. Вот теперь ловушка захлопнулась окончательно! Мне оставалось лишь ждать неизбежного. Колокольчик смолк, и в тот же миг дверь открылась, озарив комнату ровным светом фонаря. А затем тот, кто его держал, вошел и сразу повернулся ко мне. Это был мужчина лет сорока с небольшим, хотя в первый момент он показался мне старше из-за густой волнистой бороды, которая, казалось, образовывала одно целое с его длинными, до плеч, волосами. Несмотря на всю эту, темную с проседью, растительность, злодеем он не выглядел – его лицо скорее хранило мудрое и усталое выражение. Оружия у него при себе не было – только фонарь со стеклянными стенками, довольно дорогая, кстати, вещь. 'Положи ланцет, – вздохнул он, глядя на меня сквозь решетку. – Он, конечно, простерилизован, но порезаться-то все равно можно. Там, позади тебя, есть полочка на стене.' Я повиновался, понимая, что сопротивление бесполезно. 'Ты неглупый мальчик, – продолжал он, – не только сумел сюда забраться, но и сообразил, куда нужно встать в случае тревоги. Но, как видишь, до чего можешь додуматься ты, могут додуматься и другие. Это всегда следует учитывать.' Он еще немного помолчал и произнес с усмешкой: 'А я-то надеялся, что моя дурная репутация, по крайней мере, хранит меня от воров. Ну и что нам теперь с тобой делать?' Упоминание о дурной репутации окончательно подкосило мой боевой дух. Мастер-то об этом ничего не сказал! Ну, ясное дело – в легендах самые большие сокровища всегда хранятся у самых страшных злодеев… В общем, мне до сих пор неприятно об этом вспоминать, но слезы хлынули у меня в два ручья, и я заблеял что-то на тему 'дяденька-только-пожалуйста-не убивайте'. 'Я в жизни своей никого не убил, – строго сказал он. – Правда, были люди, которым я не смог помочь. Но их убил не я, а болезнь.' 'А… т-там?' – несколько осмелел я, показывая в сторону скелета и банок с частями тел. 'Эти люди умерли сами. Я анатомировал их тела, чтобы знать, как человек устроен изнутри и как болезни влияют на его органы. Без этого знания невозможно правильно лечить живых. Другие, конечно, пытаются – ну и результат налицо. Если кто из их пациентов и выздоравливает, то разве что за счет силы собственного организма.' 'Так вы… лекарь?' 'Я – исследователь. Устройство человеческого тела – лишь одна из сторон моего интереса.' Я понял, что резать на куски меня, пожалуй, не будут, и есть шанс отделаться простыми побоями. Но, пока хозяин дома не приступил к этому, я дерзнул попытаться утолить собственное любопытство: 'А можно спросить, зачем башенка на крыше? Почему там крутятся перила и что значат двенадцать значков?' (Считать, надо сказать, я умел – до десяти, по пальцам, выучился сам, а в шайке научили и до ста.) 'А ты наблюдательный, – улыбнулся он. – Это для астрономических наблюдений. Неподвижный круг – положение зодиакальных создвездий на момент весеннего равноденствия, лимб – текущее положение. На лимбе отмечены также полуночные направления на основные звезды…' Тут он, как видно, вспомнил, что говорит с трущобным мальчишкой, который едва ли слышал об астрономии, и перебил сам себя: 'Ты чего-нибудь понимаешь?' 'Не очень', – признался я. 'А хотел бы?' 'Да! – честно ответил я и в порыве откровенности добавил: – Я вам этот… лимб повернул на… весенний момент – это ведь не страшно? Его же легко повернуть обратно?' 'Придется дождаться следующей ясной полуночи, чтобы сделать это точно. Впрочем, в любом случае это приходится делать каждый раз. Давно хочу построить механизм, который вращал бы лимб без моей помощи, но пока не знаю, как обеспечить столь медленное и при этом равномерное движение…' 'Вы предсказываете судьбу по звездам?' 'Нет, – покачал головой он, – это невозможно, и те, кто утверждают обратное, попросту невежды или обманщики. Движение звезд подчинено строгим законам математики и отличается четкой периодичностью, а в судьбах людей не наблюдается ничего подобного.' 'Вот-вот, – подхватил я, – я много раз думал о детях дворян и богачей, родившихся в один день и час со мной. Разве их судьба похожа на мою?' 'Соображаешь, – похвалил он. – Более того, известны случаи близнецов, один из которых, к примеру, умер в раннем возрасте, а второй прожил долгую и благополучную жизнь – хотя уж им-то, казалось бы, звезды должны были предписать одно и то же…' 'А вообще как-нибудь предсказывать будущее можно?' – спросил я. 'Все гадания – сущая чепуха, ибо основаны на вещах, никак не связанных друг с другом, – ответил он. – Предсказания возможны только там, где есть причинно-следственная связь. То есть одно явление порождает другое, наверняка или с большой вероятностью. Например, если некто лазит по ночам без спросу в чужие дома, можно предсказать, что рано или поздно его ждут серьезные неприятности…' Я понял, что время разговоров кончилось. 'Ладно, бейте, чего тянуть, – вздохнул я, – только можно не по голове, а? Меня потом все равно еще мастер побьет, за то, что дело завалил…' 'Мастер? Это тот негодяй, который посылает тебя воровать?' Я вспомнил, что о мастере нельзя рассказывать никому за пределами шайки, а уж в особенности – если попадешься, и прикусил язык. Но ему и так все было ясно. 'А родителей у тебя, надо полагать, нет?' 'Нет…' 'А впрочем, если бы и были, что толку… – продолжал он и вдруг спросил: – Есть хочешь?' Это было все равно, что спросить, две ли у меня руки или дышу ли я воздухом! 'Ладно, – решил он, – пиршества не обещаю, но кое-что с ужина осталось. Пойдем. Но прежде, чем я подниму решетку, я хочу, чтобы ты усвоил две вещи. Во-первых, я не делаю золото из свинца. Более того, я убежден, что металлы суть элементарные, а не составные субстанции, и потому ни один из них не может быть превращен в другой химическим путем. Во-вторых, простого золота у меня тоже обычно не водится. Доходы у меня небольшие, а те, что есть, я сразу же трачу на свои исследования. Поэтому обокрасть меня было очень глупой идеей.' 'А зачем тогда это?' – осмелел я, указывая на решетку. 'Затем, что я не люблю, когда без разрешения роются в моих вещах, – строго сказал он. – Не говоря уже о том, что многие вещи в этом доме в руках невежды могут быть просто опасны. В первую очередь – для него самого.' Затем он вышел из комнаты и что-то сделал снаружи, в результате чего решетка поползла вверх. И я пошел за ним следом, уже не думая о бегстве. Покажите мне трущобного мальчишку, который бежит от еды! Я понимал, что предложение накормить не было уловкой с целью куда- то меня заманить – я ведь и так был полностью в его руках. Мы пришли на кухню, и он поставил передо мной миску с бобами, куда положил кусок самого настоящего мяса, дополнив все это огромным ломтем пышного хлеба и несколькими сливами! Может, для него это и не было пиршеством, но для меня… 'Так вы меня бить не будете?' – уточнил я, прежде чем сесть за стол. Если бы, по странной прихоти, он собирался и побить, и накормить меня, то я предпочел бы получить побои сначала. 'А если бы я тебя побил, ты бы бросил воровать?' – усмехнулся он. 'Нет', – честно ответил я, да и зачем мне было врать – специально, чтобы напроситься на колотушки? 'Ну а тогда какой смысл? – резюмировал он. – Ешь, мясо даже еще теплое. Эй, эй, не руками! Тебе же вилку дали, как приличному человеку!' В самом деле, я не сразу и заметил на столе этот странный двузубый предмет. Пришлось научиться им пользоваться. После чего я усиленно заработал челюстями, следуя не только инстинкту, но и трущобному принципу – любую пищу надо съедать как можно быстрее, пока не отобрали. Однако мне пришлось умерить свой пыл, потому что хозяин дома уселся напротив и стал распрашивать меня о моей жизни, и приходилось отвечать. Наконец я обсосал последнюю сливовую косточку и осоловело откинулся на спинку стула. 'Еще хочешь?' – усмехнулся хозяин. 'Хочу, – честно ответил я, – но некуда.' 'Вот что, – посерьезнел он. – Если ты думаешь, что я кормлю ужином всякого, кто пытался меня ограбить, то ты ошибаешься. Это было бы неправильно со всех точек зрения. Но мне нужен ассистент… помощник, а ты кажешься мне смышленым парнишкой. Поэтому я готов предложить тебе работу. Не бойся, какие бы слухи обо мне ни распускали, ничего страшного делать не придется. Зато узнаешь много интересного, что вряд ли сможешь узнать где-то еще. Лишних денег на оплату у меня нет, разве что мелочь на карманные расходы, но, по крайней мере, ты будешь сыт, обут и одет. Разумеется, если вздумаешь снова воровать, и не только у меня, а вообще у кого бы то ни было – мигом окажешься опять на