улице и отправишься получать колотушки от своего 'мастера'. Ну как, договорились?' Естественно, мне не надо было долго раздумывать. Да один такой ужин в шайке пришлось бы разделить на троих, и то лишь после удачного дела! Об интересных знаниях я в тот миг, честно говоря, еще не очень задумывался… В общем, вот так я и познакомился со своим учителем. Человеком, которому я обязан, по большому счету, всем. Даже своим именем. Я ведь не знаю, назвала ли меня как-нибудь мать или те нищие, что не дали мне умереть в самые первые годы жизни. Не исключено, что они звали меня просто малявкой или как-то вроде этого. Потом, когда я жил на улице один, дать мне имя было некому, да оно и не требовалось. В шайке у меня не было имени, а была кличка, как и у других. Учитель был очень удивлен, когда узнал все это. Сказал, что впервые сталкивается с человеком без имени, и что это надо срочно исправить. Так я и стал Дольфом… Ты не спишь?
– Нет, конечно, – откликнулась Эвьет. – Ты здорово рассказываешь, я прямо словно все это вижу. Надо же, я тоже не представляла себе, что можно дожить до восьми лет, не имея имени. И тебе еще повезло, что ты покончил с такой жизнью. А другие? Те мальчишки из твоей шайки? Они на всю жизнь так и останутся с воровскими кличками?
– Те, что не знают собственных имен – очевидно, да. Но это, знаешь ли, самая малая из их проблем.
– Ты больше не встречал их?
– Нет. В первое время я вообще не выходил из дома – это было опасно, мастер мог решить, что я решил скрыться с награбленным, и объявить на меня охоту. А позже… если я и видел каких-нибудь оборвышей, то не присматривался к ним, а они едва ли могли узнать меня – в новой одежде, умытого и причесанного. Учитель заставил меня вымыться в ту же ночь, еще до того, как я лег спать, а костюм и башмаки я получил на следующий день. Поначалу моя работа была самой банальной – прибираться в лабораториях (в доме их было несколько, для исследований в разных науках), мыть колбы и реторты и все такое. Но постепенно я стал принимать участие в опытах и исследованиях. Правило учителя было простое – можно спрашивать обо всем, но нельзя браться за то, в чем ничего не понимаешь. Ну и, конечно же, первым делом я должен был научиться читать – благо почитать в том доме было что… Передо мной открывался огромный мир, о котором я прежде даже не задумывался – и я был потрясен количеством задач и загадок, еще ждущих своего решения. Нельзя сказать, что до этого времени мой ум бездействовал – будь это так, учение вряд ли пошло бы мне впрок – но он был подчинен исключительно задачам практического выживания. Вопросу 'как?' Теперь же мне открылись вопросы 'почему?' Хотя, разумеется, и 'как' тоже. Но уже куда более интересного плана, чем 'как украсть и не попасться'. И настало время, когда мы стали не просто ученым и его ассистентом, не просто учителем и учеником, а – равноправными коллегами. Он, конечно, по-прежнему знал больше меня – хотя я очень старался наверстать. Но мои идеи уже не были наивными суждениями или повторением пройденного другими. Теперь они уже представляли самостоятельную ценность, и мне случалось находить решение там, где учитель оказывался в тупике. Конечно, так было не всегда. Я не хочу сказать, что превзошел его. На самом деле даже не сравнялся. Это был человек великого ума и великих знаний. И все же – я к нему приблизился. Так, чтобы работать уже не на него, а вместе с ним. И, знаешь, нет более высокой и чистой радости от общения с другим человеком, нежели совместными усилиями найти решение сложной интеллектуальной задачи… А во внешнем мире за это время произошли большие события. Еще когда мне было около десяти, умер император, и началась свара вокруг престолонаследия, обернувшаяся войной Льва и Грифона. Правда, вольный город Видден хранил нейтралитет, и основные баталии разворачивались пока что вдали от него. Но для нас существовала угроза более близкая. Помнишь, учитель упоминал о дурных слухах, ходивших вокруг него? 'Колдун', 'чернокнижник', 'еретик'… И об этом шушукалась не только городская чернь, не только малограмотные лавочники. К этим разговорам с хищным нетерпением прислушивалась инквизиция. Церковники были давними врагами моего учителя – как, впрочем, и всякого свободного и стремящегося к знаниям человека… Несколько написанных им книг были запрещены церковной цензурой, и ему самому пришлось за свою жизнь сменить несколько городов из-за опасности ареста. К счастью, эти шакалы слишком бездарны и плохо организованы, чтобы устраивать охоту на неугодных им по всей Империи – а в условиях войны это стало тем более затруднительным… В Виддене ситуация складывалась благоприятнее, чем в других местах – вскоре после своего прибытия в город мой учитель спас малолетнего сына видденского бургомистра. Он вылечил ребенка, от которого уже отказались городские врачи. Это обеспечило ему благосклонность и покровительство видденских властей, благо тамошний бургомистр бессменно занимал свой пост на протяжении многих лет. Конечно, человеческая благодарность редко длится долго, но дело тут не только в благодарности. Бургомистр понимал, что человек с такими знаниями полезен. Действительно, учитель впоследствии неоднократно пользовал по медицинской части и его самого. Но он был полезен не только как врач. Когда всем стало ясно, что война будет долгой, и боевые действия стали охватывать все большие территории, в том числе уже и не слишком далекие от Виддена, городской совет обратился к моему учителю с предложением о разработке и совершенствовании различных видов оружия. Сам учитель презирал войну. Он называл ее 'обычные дела животных', намекая не только на геральдических зверей, ставших символами обеих партий, но и на уровень интеллекта участников. Однако деньги, выделявшиеся на военный заказ, были для нас очень даже не лишними. Кроме того, позаботиться о безопасности города, где мы жили, и впрямь стоило. Уже доходили слухи о том, что ни Лев, ни Грифон более не признают суверенитета вольных городов. Тогда это были только слухи, это сейчас невозможно представить, что армию могут остановить не крепкие стены и хорошо вооруженный гарнизон, а какой-то там правовой статус, пожалованный давно покойным правителем… В общем, учитель взялся за разработку оружия для обороны города и добился в этом ничуть не меньших успехов, чем в других сферах своей деятельности. Точнее говоря, мы добились, ибо я тоже принимал в этом участие. Там были и простые приспособления, например, раскладные треножники, на которые устанавливались тяжелые арбалеты для повышения точности стрельбы, или прицельные планки, позволяющие определить расстояние до цели по ее видимому размеру – исходя из обычного человеческого роста – и тут же сразу получить необходимый для стрельбы угол; учитель придумал даже дополнительную шкалу с отклоняемой воздушным потоком пластинкой, позволяющую учесть поправку на ветер. Были и изобретения посложнее, включая целые боевые машины, приводимые в движение лошадьми. Самые грандиозные из них так и остались макетами, но в любом случае городской совет высоко ценил все эти разработки и, естественно, не позволил бы тронуть столь полезного для города человека. Церковникам оставалось лишь бессильно шипеть и витийствовать против 'дьявольской прелести суетного знания' на своих проповедях. Все-таки, хотя инквизиция имеет право проводить собственное следствие, окончательное вынесение и исполнение приговора – прерогатива светских властей. Обычно это – чистая формальность, но не в таких случаях, как этот. И ссориться с городской властью в условиях войны, когда город оказался практически отрезан не то что от Святого престола, но и от резиденции архиепископа, церковники явно не хотели. Но и окончательно сдаваться не собирались… Я на протяжении многих лет даже и не знал всех этих подробностей. Меня занимали наши исследования, почти все время я проводил в лабораториях и библиотеке, а в город выходил редко, только тогда, когда этого требовало какое-нибудь дело. Лишь когда я всерьез занялся медициной – а это было на девятом году моей новой жизни – мне стало понятно, что 'дурная репутация' – это не просто косые взгляды и шушуканья. Мертвые тела для анатомических исследований приходилось добывать с большими трудностями и предосторожностями, и даже безобидный сбор растений в окрестных лугах и лесах, как предостерег меня учитель, мог стать основанием для обвинения в колдовстве. 'Будь осторожен, Дольф, – говорил он мне, – меня они тронуть не посмеют, но я не уверен, что, если ты дашь им повод, удастся отстоять и тебя'. Тем не менее, наша совместная работа продолжалась. Город несколько раз переживал неприятные моменты, когда к его стенам подходили вооруженные отряды то одной, то другой стороны – а то и просто шайки разбойников и дезертиров – но всякий раз, оценив крепость видденской обороны, они вынуждены были убраться. Затем наступило некоторое затишье – во всяком случае, в наших краях. Надо сказать, что, хотя бОльшую часть времени я не покидал дома, иногда я, напротив, предпринимал довольно дальние поездки. Учителю не хотелось отпускать меня в эти неспокойные времена, но делать было нечего – то были дела такого рода, которые нельзя было доверить обычному малограмотному посыльному. Скажем, приобрести какую-нибудь редкую книгу, или, если у нас не хватало на это средств (что случалось заметно чаще), сделать из нее обширные выписки. Или заказать у мастеров из другого города какую-нибудь деталь механизма, которую мы не могли сделать самостоятельно, и проследить, дабы она была изготовлена правильно. Впрочем, по мере
