пространства не то что для кавалерийского, но и для пехотного маневра, это преимущество пошло только во вред: бойцы путались друг у друга под ногами и представляли собой отличную цель для сыпавшихся сверху с двух сторон стрел, дротиков и камней. По словам Левирта, граф Шарвиль, командовавший армией, был убит в этом бою, и, будучи уже смертельно раненым, отдал коннице приказ прорываться и уходить обратно на юг, бросив обреченную пехоту. Примерно полутора сотням кавалеристов под командованием Левирта удалось пробиться с боем через седловину между холмами и вырваться из ловушки; судьбы остальных они не знали, но предполагали, что она печальна.
Во всяком случае, так эта история звучала в изложении Левирта. Я, однако, практически не сомневался, что никакого приказа, отданного из последних сил умирающим командиром, не было, а Левирт и остальные попросту бежали с поля боя в самом начале, когда такой шанс еще был. Хотя бы потому, что, насколько я имею представление о военной науке, группа, отступившая по приказу, должна остановиться в заранее условленном месте сбора и ждать подхода других прорвавшихся, а не драпать без оглядки со спущенным флагом. Вообще же для конницы удирать, оставив на произвол судьбы пехотинцев – дело самое обычное; даже простой дружинник презрительно смотрит с высоты своего седла на месящих грязь вчерашних мужиков с копьями, а уж благородный рыцарь тем паче не станет рисковать своей аристократической жизнью ради их спасения. Но Левирт, судя по всему, бросил в мышеловке и других кавалеристов. Однако, кто остался жив, тот и прав, не так ли?
Уточнив у Контрени, насколько безопасна дорога, по которой мы приехали, Левирт объявил, что принимает командование и над нашим отрядом. Контрени вынужден был подчиниться; в отряде Левирта было добрых четыре десятка рыцарей, не уступавших ему по рангу. Новый командир объявил о дальнейших планах: идти на юг и затем на запад, через границу графства, в хорошо укрепленный грифонский город Лемьеж. Туда, по его словам, должны были подтянуться и другие остатки разбитой армии, если им удастся вырваться из окружения. Что ж – идея поскорее укрыться за надежными стенами выглядела вполне здравой, учитывая, что йорлингисты наверняка захотят развить успех и нанести удар по грифонским землям прежде, чем лангедаргцы смогут перебросить в эти края новые силы.
Нам вновь пришлось переправляться через проклятый мостик, теперь уже в обратном направлении – причем на сей раз это должны были проделать уже почти сто семьдесят всадников. Неудивительно, что в итоге у одного из господ благородных рыцарей не выдержали нервы, и он, не спешиваясь, поскакал через мост во всю прыть, похоже, надеясь, что гнилые доски в этом случае не успеют сломаться. Но законы физики в очередной раз продемонстрировали свое превосходство над человеческой глупостью. Сперва под ударом могучего копыта разломилась надвое одна доска прямо посередине моста, и нога коня тут же провалилась в дыру; следом за треском дерева я явственно услышал хруст ломающейся кости. Конь визгливо заржал от боли и забился, а всадник попытался соскочить с него, но было уже поздно: от сотрясения кракнули одна за другой прочие доски, и весь центральный пролет моста обрушился в реку, увлекая туда же вместе с обломками досок и ни в чем не повинное животное, и закованного в доспехи идиота. Все это с шумом рухнуло в воду и, когда опала взметнувшаяся пена, на поверхности остались лишь доски.
Мы с Эвьет к этому времени были уже на южном берегу; там же находились Левирт (он переправился самым первым), Контрени и еще около полусотни грифонцев (половина из них были дворяне, которые, как и Левирт, не собирались пропускать простолюдинов впереди себя; впрочем, кое-кто, сохранивший под своим командованием собственных дружинников, все же провел их сразу за собой, бранью и угрозами вынудив других благородных господ ждать своей очереди). Остальные сгрудились на северном берегу, тупо глядя на вспененную воду и плывущие обломки. Левирт вновь взял инициативу в свои руки, громким голосом назначив оставшимся командира и велев ему вести людей вдоль берега, пока не отыщется возможность для переправы; конечной целью был назван все тот же Лемьеж.
Мне, конечно, в первые же минуты пришлось представиться и представить Эвелину – и, видя перед собой такое количество грифонских дворян, я, признаюсь, делал это не без страха. Но, к счастью, никто из них не знал Гринардов настолько хорошо, чтобы опровергнуть нашу легенду, да и навязываться с разговорами они не стали. Шок и горечь поражения, помноженные на усталость от продолжавшегося всю ночь бегства, не располагали к светским беседам. Так что, воздав дань обязательной вежливости, я смог с облегчением отъехать чуть в сторону, спешиться (можешь дать отдых коню – дай его) и, пока тянулась возня с переправой, перемолвиться с Эвьет.
Девочка пребывала в скверном расположении духа и даже не пыталась это скрывать. Конечно, такая реакция на последние известия идеально соответствовала легенде – но я видел, что Эвьет не играет, а в самом деле расстроена. Я подумал, что это из-за допущенной ею ошибки, чуть было не обернувшейся для нас непредсказуемыми последствиями. Впрочем, если бы эти последствия и возникли, то лишь по моей вине.
– Ничего страшного, – постарался подбодрить я ее, – ну, перепутала герб, с кем не бывает. Я, например, этих гербов вообще не знаю. Главное, что ты не закричала: 'Бейте их, это грифонцы!'
– Я ничего не перепутала, – угрюмо возразила Эвьет. – Я сразу узнала герб Левиртов. Их сюзерен – Йорлинг. Между прочим, Левирты – один из самых старых баронских родов.
– Ну, значит, он переметнулся к Лангедаргу, только и всего, – пожал плечами я.
– Вот это-то и гнусно. Ладно какой-то Гюнтер, но Левирт…
– Реальности войны вообще очень далеки от героических баллад, как ты уже могла убедиться. Так это из-за Левирта у тебя такой мрачный вид?
– Не только. Эта операция с заманиванием грифонцев в ловушку… ее ведь спланировал сам Ришард?
– Во всяком случае, он дал на нее санкцию. Столь масштабные операции не проводятся без ведома главнокомандующего. А что тебя смущает? Ведь она закончилась успехом.
– Да, но они бросили без защиты Комплен и другие поселения на пути грифонцев!
– Иначе те бы не клюнули.
– Могли хотя бы предупредить людей, чтобы те уходили, а не пытались обороняться! Хотя… ты прав, конечно, тогда бы грифонцы сразу заподозрили неладное. Ведь они думали, что их поход – полная неожиданность…
– Вероятно, парень, которого мы видели на реке и на дереве, хотел доставить сведения как раз об этом походе. Он не знал, что его, как и других львиных агентов, просто подставили, и что его стойкость под пытками никому не нужна, а нужно, наоборот, чтобы он подтвердил грифонцам отсутствие обороны на севере… К счастью для твоего сюзерена, другие агенты оказались менее стойкими.
– Как думаешь, кому-нибудь из них сохранили жизнь?
– Нет, конечно. В лучшем случае им позволили быстро умереть после того, как они признались. В худшем и куда более вероятном – пытали до смерти, дабы удостовериться, что они действительно сказали все, что знали.
Эвьет долго молчала, глядя в одну точку.
– Ну ладно, – сказала она, наконец, – лазутчики – те же солдаты. Они знали, на что шли, нанимаясь на эту работу. Но компленцы и другие… это же просто мирные жители! Верно служившие своему сеньору и рассчитывавшие на его защиту…
– Зато в результате была разбита грифонская армия, – усмехнулся я. – Разве тебя это не радует?
– Сколько человек было в этой армии?
– Если верить Левирту, порядка семи тысяч.
– А сколько человек погибло в Комплене и других поселениях, оказавшихся у них на пути?
– В сумме, наверное, столько же. Может даже, чуть больше.
– И это ты называешь успешной операцией?!
– Нет, Эвьет. Это называют успешной операцией герцог Йорлинг и его генералы.
– Идиотизм!
– Поздравляю, баронесса – вы начинаете постигать суть войны.
– Это не смешно! – буркнула Эвелина.
– А я и не смеюсь. Если угодно, я даже поясню тебе их логику. Они считают, что жизнь солдата, а уж в особенности рыцаря, стоит больше, чем жизнь крестьянина или ремесленника. Хотя крестьяне кормят всю страну, ремесленники создают необходимые людям вещи, а рыцарь только и умеет, что убивать. Ну или
