теперь казалась мне слишком опрометчивой. Стоять неподвижно тяжело даже в тепле, а по пояс в холодной воде и подавно. Я боялся, что затекшие мышцы ног просто не позволят мне взобраться наверх. Я послушал еще. Все было тихо.
– Эвьет, – негромко позвал я.
– А? – она мгновенно проснулась и, кажется, потянулась за своим арбалетом.
– Все в порядке, – успокоил я ее. – Пора выбираться. Ты умеешь лазить по веревке?
– По деревьям – сколько раз, а вот по веревке не пробовала, – призналась девочка.
– Вообще это просто – нужно только правильно захватывать веревку ногами, чтобы она проходила под ступней той, что ближе, и над ступней той, что дальше… Ну ладно, поучишься в более комфортной обстановке. Сейчас делаем так. Я вылезу и осмотрюсь. Если все нормально, дерну веревку три раза. Ты в ответ тоже дерни трижды, я подожду где-то минуту, чтобы ты как следует уцепилась, и тебя вытащу. Кричать пока не стоит. Сумки тебе оставлю, не уронишь?
– Не уроню.
Прежде, чем лезть, я попрыгал в воде и поразминал ноги, чтобы хоть как-то прогреть закоченевшие мышцы. Веревка выглядела достаточно надежной, чтобы выдержать мой вес, но взбираться по ней оказалось еще труднее, чем я ожидал – все-таки я не занимался подобными вещами с детства. Саднили содранные ладони. Левая икра дважды опасно напрягалась, готовясь осчастливить меня судорогой – приходилось переносить вес на руки, одновременно изо всех сил тяня носок на себя, пятку от себя. Я чувствовал, что еще один-два таких сюрприза – и я сорвусь. Но, к счастью, крыша была уже недалеко. Еще несколько перехватов – я на всякий случай в последний раз прислушался – и моя голова поднялась над краем колодца.
Площадь сильно изменилась за последние несколько часов. Правда, тогда я видел ее лишь в лунном свете; теперь над ней висел сизый туман, образованный мельчайшими частичками пепла и копоти. Запах гари был здесь гораздо сильнее, чем внизу. Из шести зданий, обрамлявших площадь, сгорели и рухнули три; два из них просто обратились в груду головешек, в которой можно было различить остатки непрогоревшего скарба, от одного уцелела единственная стена с пустыми проемами окон; кое-где в развалинах еще лениво курился слабый дымок. Четвертое здание, судя по черным языкам копоти, выгорело изнутри, но осталось стоять, ибо было каменным; его крыша была вся в оспинах расколовшейся и упавшей черепицы. Еще на два дома огонь не перекинулся – видимо, помогли и более широкие улицы, отделившие их от соседей, и направление ветра. Но и там были высажены окна и двери. Вокруг никого не было – никого из живых, я имею в виду; на площади и прилегающих улицах, насколько хватало глаз, валялось около дюжины человеческих трупов и один невесть как оказавшийся здесь мертвый осел.
Я приподнялся еще выше и забросил ногу на край колодца, а затем ухватился рукой за край крыши и, наконец, выбрался наружу. Все мышцы ныли; мне явно требовался отдых, прежде чем крутить ворот. Плюс был только один – после всех этих усилий я согрелся. Некоторое время я стоял, нагнувшись, упираясь рукой в край колодца и тяжело дыша горьким дымным воздухом. Надо было оставить Эвелине еще и меч, эта чертова бесполезная железяка только путалась в ногах, пока я лез… Впрочем, как ни крути, а сейчас он – единственное мое оружие.
Кругом по-прежнему стояла мертвая тишина. Я, наконец, наклонился, дотягиваясь до веревки, и трижды дернул ее. Почти сразу же веревка трижды дернулась в ответ. Я подошел к вороту с торца и, немного выждав, навалился на ручку. По сравнению с ведром воды, двенадцатилетняя девочка весит не так уж и мало – и наполнившееся ведро, кстати, тоже ведь поднималось вместе с ней. Я с усилием перехватывал ручки, чувствуя ноющую боль в руках и текущий по спине пот.
И вдруг у меня за спиной раздался громкий треск, а потом – хрусткий звук удара. Я вздрогнул; ручки ворота едва не вырвались из скользких от пота и крови ладоней, но я все же успел снова ухватить их. Эвьет, должно быть, пережила не лучший миг, когда веревка резко дернулась, готовая обречь ее на падение – но, надо отдать ей должное, девочка не вскрикнула. Я, не имея возможности даже освободить руку для меча – одной бы я ворот не удержал – быстро бросил взгляд через плечо, отчаянно надеясь, что это не враги. Впрочем, я бы даже затруднился определить, кто является нашим худшим врагом в этот момент – йорлингистские солдаты или, как в Комплене, уцелевшие местные.
Но, похоже, на сей раз тревога была ложной. Просто в развалинах сломалась и рухнула очередная прогоревшая балка.
Наконец я втащил Эвелину наверх, помог ей выбраться из колодца и забрал у нее сумки. Она внимательно осмотрелась по сторонам, ежась в мокром костюме. Мы вытряхнули воду из сапогов и кое-как выжали одежду на себе.
– У тебя кровь, – заметила Эвьет.
– Ерунда, ободрался о веревку… Впрочем, перевязка не помешает. Вот тебе заодно и практическое занятие.
К счастью, моя мазь для заживления ран не пострадала после всех купаний. С сухим перевязочным материалом дело обстояло хуже – что ж, придется сушить его прямо на руках. Под моим руководством Эвьет смазала и перевязала мои ладони.
– Куда теперь? – спросила она.
Я посмотрел на мутно-желтое солнце, проступавшее сквозь сизый туман, словно пятно мочи сквозь несвежую простыню, и прикинул положение сторон света.
– Не знаю, какие ворота отсюда ближе и все ли из них открыты, – сказал я, – но, в конце концов, Нуаррот на востоке, так что идем туда.
– Мы все еще направляемся в Нуаррот?
– У тебя есть идеи получше? Не догонять же тех, от кого мы еле спаслись здесь?
Эвьет подумала.
– Пожалуй, ты прав, – решила она. – Он все еще мой сеньор. А у нас теперь нет даже коня. Пошли.
Мы прошли между уцелевшими домами и двинулись по улице. Идти в мокрой одежде и хлюпающей обуви было не слишком приятно, но все-таки лучше, чем стоять в ледяной воде. Мертвые здания по обе стороны глядели на нас пустыми глазницами окон, раззявив в безмолвном крике беззубые рты выбитых дверей. Трупов на мостовой, как и в Комплене, было не очень много, но кровь в лужах была еще свежей, и ее тяжелый железистый запах порою даже забивал запахи пожаров. Те из мертвецов, что при жизни были победнее, лежали в своей одежде и даже обуви: мародерам достался слишком большой кус, особенно учитывая предыдущий рейд по окрестным селениям, и они проявляли разборчивость. Но, опять же как и в Комплене, то тут, то там попадались свидетельства остроумия победителей. Так, через одну из узких боковых улиц было перекинуто копье, уложенное противоположными концами в окна третьих этажей с разных сторон улицы. На это копье были насажены – перпендикулярно улице, лицами в одну сторону – трое близнецов. Мальчики примерно четырех лет от роду. Убийцы попытались проткнуть их совершенно одинаково и придать им одинаковые позы; все трое клонили голову на левое плечо.
Повсюду было по-прежнему противоестественно тихо. Так не бывает даже на кладбище, где шепчутся листья на ветру, стрекочут кузнечики в траве и чирикают птицы. Лишь человеческий город может сделать смерть – абсолютной. Впрочем, кое-какая жизнь оставалась и здесь. Поперек улицы лежал, раскинув отечные ноги, труп толстяка с размозженной головой, и две крысы лакомились остатками его мозгов. Та, что поменьше, подъедала серые комочки, разбрызганные по мостовой, а та, что побольше, по пояс втиснулась в дыру в черепе. Они не сочли нужным прервать свое занятие, когда мы проходили мимо – словно чувствовали, что теперь настало их время.
Вдруг из темноты подъезда слева выступила бледная безмолвная фигура, протягивая ко мне какие-то бело-красные отростки, мало похожие на человеческие руки. Я вздрогнул и отшатнулся, одновременно оборачиваясь к ней. Эвьет тихо охнула.
То, что в первый миг могло показаться явившимся из мрака жутким призраком, было живым человеком – молодой женщиной, вероятно, не старше двадцати лет. На ней не было никакой одежды и обуви. Ее кожа блестела от пота и крови. Светлые волосы, еще недавно, вероятно, пышные и ухоженные, слипшимися прядями падали на мокрые плечи. Обе ее груди были отрезаны; на срезах под багровыми потеками был явственно виден желтоватый жир, и две кровавые полосы тянулись вниз по животу. Кровь текла и по ее голым ногам, сочась из разодранной промежности. Еще две тонкие темно-красные струйки, словно слезы, тянулись по щекам из багровых дыр на месте глаз. Она неуверенно шагала вперед, вытянув руки, на
