настоящего…
На северо-востоке поднялась ущербная луна, продемонстрировав, что дом, конечно же, остался на прежнем месте. Здание было каменным, в два этажа, с белеными стенами и покатой черепичной крышей; не крестьянская хижина, но и далеко не замок. Скорее всего, он принадлежал дворянской семье, хотя не особо знатного и богатого рода. Ставни были по большей части заперты, но некоторые окна мертвыми провалами чернели на белом фоне; во мраке я не мог разобрать, есть ли там стекла. Нигде в доме не было света.
Переводя дух, мы подошли к дверям; поднявшись на низкое крыльцо и не найдя нигде веревки с молотком, я постучал в дверь кулаком, но не дождался ответа. Я постучал сильнее, и дверь, скрипнув, приотворилась сама собой – очевидно, от сотрясения. Из темного чрева дома пахнуло сырой затхлостью давно нежилого помещения. Я переглянулся с Эвьет, зажег лучину и вошел.
Свет дрожащего огонька подтвердил мои подозрения, озаряя то голые ободранные стены, то свисавшие с балок лохмы пыльной паутины, то грязь и мусор под ногами. Дом был давно заброшен и разграблен, но сейчас в нем, похоже, никто не укрывался – на полу нигде не было свежих следов. Я не рискнул подниматься на второй этаж по деревянной лестнице, которая, похоже, только и ждала удобного повода, чтобы сломаться под чьим-нибудь весом. Поднеся лучину поближе, я убедился, что две ступени уже сломаны – очевидно, кем-то менее осмотрительным. Так что мы ограничились лишь обследованием первого этажа. В большинстве комнат было совершенно пусто – по всей видимости, мебель пустили на растопку те, кто забредал в этот дом до нас. Взамен они оставили на полу мелкие сухие кости, обглоданные рыбьи хвосты, шелуху семечек и прочие следы своих трапез – а также и еще более неприятные плоды своей жизнедеятельности. Неудивительно, что здесь водились крысы; одну мы спугнули и слышали, как прошуршали в темноте еще несколько. В некоторых местах на каменных плитах пола чернели следы костров, разводившихся прямо в помещениях; среди углей еще можно было различить обугленную культю ножки стола или бронзовую ручку, оставшуюся от двери шкафа или комнаты. Но в левой угловой комнате обнаружилась целая, монументального вида кровать, весившая, должно быть, не меньше тысячи фунтов – незваные гости то ли сочли ее слишком тяжелой и крепкой, чтобы рубить на дрова, то ли просто предпочли использовать по прямому предназначению. Простыней и одеял на ней, конечно, не было, но сохранился матрас – пыльный и грязный, как и все здесь, и весь в каких-то подозрительных пятнах. От него пахло сырой гнилью. Тем не менее, в этой комнате не было нагажено, и мы решили, что лучше заночевать здесь, чем на улице. Были у меня, впрочем, опасения, что, пока мы будем спать, в дом могут забрести еще какие- нибудь ночные гости; здание на холме, хорошо заметное издали, должно было часто привлекать ищущих ночлега путников, и царившая здесь помойка вполне это подтверждала. Однако на полу возле камина в соседней комнате обнаружилась кочерга – покрытая ржавчиной, но все еще вполне пригодная на роль засова; мы заложили ею входную дверь дома и вернулись в комнату с кроватью. Я брезгливо спихнул матрас на пол, постелив на его место волчью шкуру для Эвелины и мою собственную куртку для себя; подушками, не в первый уже раз, послужили сумки.
Намаявшись за день, мы уснули моментально, однако посреди ночи я был пробужден самой прозаической из причин. Разумеется, я не собирался уподобляться предыдущим 'постояльцам' этого места и справлять нужду в соседней комнате, а потому, надев сапоги, направился на крыльцо. Но, едва выйдя в холл, в шоке застыл на месте.
Лунный луч, проникавший через единственное здесь открытое окно, озарял белесую фигуру, сидевшую на полу в центре холла вполоборота ко мне. Фигура имела необычно длинные кудлатые белые волосы, окутывавшие ее почти по пояс, и была облачена во что-то вроде взлохмаченной кисеи. Она сидела, сгорбившись, склонив скрытое волосами лицо к чему-то, что сжимала в руках; я услышал тонкий противный писк, а затем – мерзкие чавкающие звуки.
Встреча с этим существом, сидящим ночью в лунном луче посреди заброшенного дома, пожалуй, заставила бы завопить от ужаса многих закаленных воинов. Тем более, что со своего места я хорошо видел, что вставленная вместо засова кочерга по-прежнему чернеет на фоне светлой двери, и, стало быть, ни один живой человек проникнуть в дом с улицы не мог. Но я не верю в привидения. И все же мой голос невольно дрогнул, когда я отрывисто спросил: 'Кто ты?'
Фигура, оставаясь безмолвной, медленно подняла голову и обернулась ко мне. Вот тут и впрямь самое время было кричать от ужаса. Из спутанных волос на меня глядело лицо мумифицированного трупа. Сухая морщинистая кожа плотно обтягивала череп с черной дырой вместо носа; в лунном свете блеснула студенистая масса в глубине левой глазницы – мутная слизь, где нельзя уже было различить ни зрачка, ни радужки (правый глаз загораживал нависший клок волос); лишившиеся доброй половины зубов челюсти скалились в злобной ухмылке, и по подбородку, блестя, стекало и капало на пол что-то черное. А может, и темно-красное – при таком освещении определить было невозможно. Крючковатые пальцы, похожие на птичьи когти, продолжали впиваться в какой-то продолговатый темный предмет, который эта тварь держала перед грудью.
Я попятился.
– Дольф! – услышал я обеспокоенный голос за спиной. – Нужна помощь?
– Свет! – крикнул я в ответ, одновременно остро сознавая, что никакого оружия при мне нет. Сильной, правда, ночная тварь не выглядела, но кто знает, на что она способна на самом деле… – Мне нужен свет!
Я услышал резкий треск разрываемой ткани, затем – торопливые удары огнива о кремень. Жуткое существо по-прежнему сидело на полу, не делая попыток ни броситься на меня, ни убежать. До меня дошло, что я ощущаю запах, который вряд ли мог бы исходить от духа, даже очень нечистого. Вонь скорее выгребной ямы, нежели разрытой могилы.
Затем по стенам заметались отсветы пламени, и, быстро скосив глаза, я увидел подбегающую ко мне Эвелину. В правой руке она держала уже взведенный арбалет, в левой – мой меч, на который, по уже опробованному нами варианту, была намотана горящая тряпка. Здесь, где все деревянное сожгли задолго до нас, это не могло привести к пожару. Тряпку Эвьет, судя по всему, оторвала от матраса.
– Давай! – я поспешно взял у нее меч и шагнул вперед, протягивая огонь поближе к сидевшему на полу страшилищу. Оно начало отползать назад; я задержал руку. Теперь я ясно видел, что моя догадка подтвердилась – из редкозубого рта на подбородок стекала кровь, а уродливые пальцы с обломанными черными ногтями вцеплялись в крупную свежепойманную крысу, из бока которой уже был выгрызен изрядный кусок. Разглядел я также бельмо на левом глазу и мутный и гноящийся, но, по-видимому, все-таки зрячий правый, колтун в седых волосах, свежие следы босых ног на пыльном и грязном полу, изгвазданные и изодранные останки когда-то явно дорогого, возможно – бального платья…
– Дольф! – голос Эвьет дрожал, но скорее от отвращения, чем от страха. – Что это такое?!
Руки девочки сжимали арбалет, нацеленный 'этому' прямо в лицо. Я сделал успокаивающий жест, призывая Эвелину опустить оружие. Мне уже все было ясно.
– Полагаю, хозяйка этого дома, – ответил я на вопрос. – Последняя из проживавшей здесь семьи. Остальные умерли или были убиты. Слуги, очевидно, разбежались, когда им стало нечем платить. Прихватив с собой все, что смогли унести. Остальное разграбили и уничтожили шляющиеся по округе бродяги и мародеры. А она так и живет здесь. Когда кто-нибудь приходит, прячется на втором этаже. Питается крысами и объедками, остающимися после забредающих сюда переночевать.
– Сколько же крыс ей надо ловить в день, чтобы не умереть с голоду? – брезгливо спросила баронесса.
– Сама видишь, она крайне истощена. Хотя ты права, вряд ли ее рацион исчерпывается крысами. Ее пальцы черные от земли. Она выкапывает и ест червяков, жуков, гусениц…
– Дольф! Меня сейчас стошнит!
– Как я уже говорил, человек – тварь живучая, – невозмутимо констатировал я.
– А что у нее с носом?
– Судя по этим рубцам, его отрезали.
– Кто? Солдаты?
– Кто-то из незваных гостей. Скорее всего, просто бродяги. Едва ли тут замешана идеология.
– Но зачем?!
– Для развлечения, – пожал плечами я.
