— Ох, и чудная ты, Ольга! Первое мая подходит. Пока есть еще время, я себе хотела сшить новое платье. Модное. На одной артистке видела.
— Ситцевое? — с чуть заметной усмешкой спросила Оля.
— Ну, не совсем ситцевое… Только я тебе должна сказать, что дело не в материале, а в фасоне. Вот я видела на одной артистке, фамилию не помню…
— Хватит, Надя! — остановила ее Оля. — Ей-богу, хватит. Как только тебе не надоест об этом!
Надя вздохнула, чуть пожала плечами:
— Я же мечтаю.
— Ну и мечты у тебя! Уж очень ситцевые! — рассмеялась Оля. — А впрочем, если нравится — мечтай. Только не вслух, а про себя, а то боюсь — зевота меня замучит. Но скажу тебе, Надя, что я, например, о модных платьях не мечтаю и свою форму ни на какие тряпки не променяю.
— Ну, и не меняй, пожалуйста, никто не заставляет! Тебе хорошо так говорить — тебе форма идет, у тебя фигура хорошая, а я в форме, как верблюд в сарафане.
— И неправда, не выдумывай! — запротестовала Оля. — Не понимаю, зачем человеку наговаривать на себя!
— Ну, я просто пошутила, — тут же сдалась Надя. — Мне форма тоже нравится, но платья я все-таки люблю. Представь себе ситчик — чуть голубое поле…
— Ой, девочки! Вот послушайте меня, — вмешалась Наташа. — Сижу я сейчас, слушаю этот разговор и думаю: какие же мы… ну, как бы это сказать… плохие. Да-да, плохие!
— Это почему же плохие? — возмутилась. Оля. — Интересно, с каким это умным человеком ты советовалась? Почему мы плохие? Ну?
Надя резко повернулась к подругам и уставилась на Наташу широко открытыми глазами:
— Действительно, лучшего не могла придумать! Сказала, словно год трудилась. Головой день и ночь работала, зато и выдумала. Натощак и не поймешь, что к чему…
— Нет, девочки, нет! — возразила Наташа. — Я не выдумала. Прочитала я в «Комсомольской правде» отрывок про одну девушку. Уля Громова ее звали. Комсомолка. Вот девушка была! Понимаете, фашисты город заняли, а она вместе с другими девчонками и ребятами… — Наташа, словно ей не хватало воздуха, вздохнула всей грудью. — Что они делали! Гитлеровцы их как огня боялись. А когда поймали Улю — мучили. Как ее мучили! Но она ни слова! Казнили ее…
Наташа вздохнула, снова задумалась и уставилась неподвижным взглядом в одну точку. На глазах ее навернулись слезы. Оля прервала молчание.
— Ну и что же? Что из этого? — немного вызывающе спросила она.
— А то, что Громова совсем не такая была, как мы.
— Почему не такая? — Оля чуть прищурила глаза, вдруг ставшие пронзительными и колючими. — Она хлеб не такой ела, как мы? Воду пила другую? Да? Или не таким воздухом дышала? А? Я не пойму, почему мы показались тебе плохими. А ты разве поклонилась бы врагам? Разве ты стала бы разговаривать с ними? Разве пошла бы работать на них?
Наташа возмущенно воскликнула:
— Оля!
Но Оля все так же горячо продолжала доказывать:
— И я нет! И Надька! Никогда! Ты думаешь, если Надька балерину из себя корчит да про Ермолову разные небылицы рассказывает, так она хуже других? Извините! Да, может, эта самая Громова не такие еще фокусы показывала, а когда настало время — все увидели, что она за человек. Вот так и Надька. И я тоже. Да ты возьми все наше училище — ни одного не найдешь, чтобы был другим, не таким, как мы все! Я вот клянусь, и это правда: все шутят, дурачатся… может, даже и похулиганят, но если потребуется, каждый выполнит любое задание, какое будет приказано. Даю слово! Тебя или меня, да любого — кого хочешь из наших ребят возьми — можно изрезать на куски, потому что сила силу ломит, по переделать нас — шалишь, нет такой силы! Да-да! В общем, ты дашь мне газету, я почитаю вечером.
— Потом мне. Ладно? — попросила Надя.
— Газета не моя, — сказала Наташа, — она у воспитателя. Все просят у него, из рук рвут… Он сказал, что сегодня вечером в клубе в девять часов состоится громкая читка. Сам воспитатель вслух читать будет…
Из цеха вышел Сергей. Увидев оживленно беседующих девочек, он неслышно подкрался к ним и крикнул громовым голосом:
— Игра в пятнашки!
Они испугались, завизжали, закричали. Сергей хлопнул Олю по плечу:
— Ольга с пятном!
Оля кинулась за ним, чтобы отдать «пятно», но он бегал быстро, и догнать его было нелегко. Вдруг Сергей повернул к лестнице вагранки и взбежал на загрузочную площадку. Оля обрадовалась — на площадку вела только одна лестница, и Сергею деваться было некуда.
— А, попался! — закричала она. — На площадке думаешь спастись? Надя, давай скорее сюда! Поймаем, натолкаем снегу за воротник. Пускай малость поежится.
Но Надя сделала рукой величественный жест, потом так быстро и ловко завертелась на одной ноге, что юбочка на ней вздулась и замелькала, словно колесо.
— Как же, нужно мне с ним связываться! — сказала она, вдруг остановившись. — Только об этом и мечтаю! У наших мальчишек нет ничего в голове, кроме озорства.
А в это время Сергей метался по площадке, стараясь увильнуть от Оли. Он хотел обмануть ее и по лестнице сбежать вниз.
Но Оля преградила путь. Тогда он разбежался и прыгнул вниз. Надя вздрогнула, выбросила вперед руки, словно хотела поймать его, как мяч, и закричала:
— Ты что, дурень, делаешь? Убиться можно!
Сергей растянулся на снегу и тут же поднялся.
— Не убился! — смеясь, ответил он. — Смелого пуля боится, смелого штык не берет.
Пока он отряхивался от снега, Оля успела сбежать по лестнице и во весь дух мчалась к Сергею.
А он вдруг переменил тактику: схватил ком тающего снега, ринулся навстречу, поймал Олю и пытался натереть ей щеки снегом. Оля отчаянно отбивалась, визжала и безудержно хохотала.
— Наташа! Наташа! — кричала она. — На подмогу, на подмогу! Наташа! Скорее сюда, он, скорее! Надя! Он же меня заморозить хочет! Девчонки, я уже вся мокрая, как мочалка в бане!
Наташа поколебалась было, потом широко улыбнулась, схватила горсть снега и бросилась к борющимся. За ней, тоже со снегом в руке, — Надя. Положение Сергея стало безвыходным.
— Вот тебе, вот тебе, вот тебе! — приговаривала Наташа, бросая в него снег.
— Правильно, Наташа, правильно! Хватайте, девчата! — командовала Оля. — Повалим…
И не успел Сережа опомниться, как девушки повалили его на рыхлый снег.
— За воротник толкай, за воротник! — кричала Оля и силилась затолкать ему за воротник телогрейки снежный ком.
Чувствуя, что одному с тремя не справиться, Сергей перестал сопротивляться, только старательно закрывал ладонями шею и жалобно сквозь смех уговаривал:
— Стойте! Бросьте! Не надо за воротник — холодно! Пожалейте живого человека!
— Ага, запищал, герой! — торжествовала Наташа, энергично натирая ему щеки снегом.
— Пустите!.. А то караул закричу! — хохоча, выкрикивал Сережа. — На весь двор кричать буду!
— Называй тетями, — потребовала Оля, — тогда пустим. Называй! А не будешь — в ледышку превратим.
— Бабы-яги, пустите! — крикнул Сергей и сделал отчаянную попытку вырваться.
Но девушки держали его крепко.
— Ладно, девчонки, хватит! Он же замерз, — сказала Надя. — И так навсегда запомнит.
— А тебе жалко стало? — пошутила Оля.
Из цеха вышел Васька Мазай. Увидев свалку, он весело присвистнул и закричал в дверь:
— Колька! Ребята! Сюда! Девчонки Сережку поймали! Тут прямо детский крик на лужайке!
Услышав голос Мазая, Оля обернулась и увидела, что из двери цеха выбегают мальчишки.
