убегай. Вот какие были у нас дела! Егорка только и вздохнул малость, как начал на работу ходить.
— С охотой ходил на работу?
— Вот что я вам скажу, а вы мне верьте — потому человек я старый и не стану на свою голову понапраслину брать. Ночами он соскакивал да к часам кидался: боялся, как бы не опоздать на работу. Прямо рвался.
— И мастер Селезнев о нем неплохо отзывается. В общем, исключать мы его не будем.
— Правда? Ну, спасибо вам. Теперь хоть людям в глаза глядеть не стыдно будет. А его вы все-таки вызовите и постращайте как следует.
— Угрозы ни к чему не приведут. Это плохой метод воспитания. Но я обязательно побеседую с ним… Дмитрий Гордеевич говорит, что ваш внук хорошо поет и на гармони играет?
Старик безнадежно махнул рукой:
— И не спрашивайте, товарищ директор! Я так думаю, что сейчас ему ни к чему эта самая гармошка. Я совсем не велел брать ее сюда, а он не послушал, захватил с собой… — Дедушка Кузьма перешел на шепот, словно сообщал секрет: — Я увезу ее домой, чтоб здесь и под руками не путалась, людям не мешала и его не отрывала от дела.
— Зачем увозить? Гармонь не мешает. Конечно, не все время нужно заниматься ею, а в меру.
Дедушка Кузьма хотел было что-то возразить, но Колесов извинился и, подойдя к двери, позвал:
— Егор Бакланов, прошу вас сюда.
Егор несмело вошел в комнату и, прикрыв за собой дверь, остановился у порога.
— Поздороваться, наверно, нужно, — строго сказал дедушка Кузьма. — Этого-то не забывай!
Егор покраснел и негромко поздоровался.
— Подойдите ближе и расскажите, только откровенно, все, как было. Почему вы сбежали из училища?
Егор опустил голову и никак не мог найти слова для ответа.
— Ты, Егорка, говори все как есть, ничего не бойся. В молчанку нечего отыгрываться.
— Дома я мало работал. Ну… с непривычки трудно было. Потом ребята обижали. Я и сбежал.
— Обижали ребята? А кто именно?
— Можно сказать, что и не обижали. Не подумал как следует, ну и сбежал.
— Вас трудно понять, Бакланов: то обижали ребята, то не обижали. Вот это уже нехорошо.
— Мазай обижал. Только вы не подумайте, что я вам… я и самому Мазаю могу сказать, и кому угодно.
— Ну, а если мы уволим вас из училища? Как вы на это посмотрите?
Бакланов впервые взглянул на директора и умоляющим тоном стал упрашивать:
— Товарищ, директор, не исключайте! У меня и мама захворала от этого. А на меня ребята и все люди глядят, словно на кулака. И свету белому не рад… И деть себя не знаешь куда!
Колесов слушал Егора, смотрел в его грубоватое, бесхитростное лицо, в его чуть увлажненные глаза и убеждался: паренек ничего не скрыл, все сказал, чем мучился, чем жил эти дни.
— Ну хорошо. Оставайтесь в училище. Я думаю, что вы больше не решитесь на подобный поступок.
— Товарищ директор!..
— Вы гармонь привезли? — неожиданно спросил Колесов.
Не зная, одобряет директор гармонь или нет, Егор немного растерялся:
— Привез. Но я могу с дедушкой ее…
— Зачем же? Запишитесь в кружок самодеятельности. Дело хорошее. Есть же у нас кружки. И училищу на пользу, а вам и подавно. Потом вот еще что. Дмитрий Гордеевич слышал, как вы дома играли и пели. Он хвалит ваши музыкальные способности. Мы договоримся с музыкальным училищем, чтоб вас там послушали. Но к этому разговору мы еще вернемся. Вот и все. Можете идти, Егор Бакланов.
ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ
Вернувшись в училище, Мазай сразу же пошел в общежитие. Дома был один Коля. Он стоял, склонившись над шахматной доской, и решал задачу.
— Долговязому привет! — окликнул его Мазай, бросая на пол вещевой мешок.
Увидев друга, Коля весь просиял, заулыбался и, потирая руки, кинулся навстречу:
— Васька! Вась, здорово! Приехал, да?
— «Приплыли к родным берегам, встречайте героев-матросов…» — продекламировал Мазай и протянул Коле руку. Увидев на своей койке гитару, Мазай помрачнел и, сощурившись, недовольно уставился на Колю. — Это что лежит на моей койке?
— Как — что? Гитара, — недоумевая, ответил Коля.
— Гитара? А что я говорил насчет гитары? Не брать! А ее даже на место не повесили и кинули, как утиль. Кто брал?
— Ольга брала. С девчонками. Вчера только принесла.
Лицо Мазая подобрело. Он взял гитару, пробежал пальцами по струнам.
— Ну, как вы тут живете? Что нового слышно?
— Ничего, Вась, не слышно. Все по-старому. Стой-ка! А ты знаешь, что Ольга суворовца отлупила?
Мазай прекратил игру и насторожился:
— Ольга? Не слыхал. За что же?
Коля подробно рассказал о случае с Володей Карциным.
— Молодец Ольга! Правильно влепила. Надо бы еще добавить. Эх, жаль, что меня не было, я бы ему…
— А Ольга извинялась. Знаешь, Вась, прямо в Суворовское втроем ходили. Наташка, Надька и Ольга. И извинялись. Больше всех извинялась Ольга.
— А ты маленько не приврал?
— Клянусь!
— Вот дуры!
— Я думаю, это Наташка уговорила Ольгу.
— Значит, отлупили, а потом ходили прощения просить! Ну, а он что? Простил?
— Он сказал, что сам виноват. Одним словом, помирились.
— Ну, и пускай мирятся. Мне-то какое дело!
Мазай отвернулся, сел у стола и, не глядя на гитару, начал перебирать струны. Коля немного постоял, не зная, о чем бы еще заговорить с другом, и, вдруг вспомнив, бросился к своей тумбочке. Он нашел там аккуратно обрезанный тетрадный листок и протянул его Мазаю:
— На, Вась, гляди. Я заявление в комсомол написал. Сегодня отдам. Батурин уже говорил со мной.
Мазай не взял листа. Он зло посмотрел на Колю:
— Значит, без Мазая решили обойтись? И Ольга подала, и Сережка, и ты вот… Нет чтобы дождаться меня да вместе. Эх, то-ва-ри-щи! Одно название.
Он хотел толкнуть гитарой Колю в плечо, но гитара скользнула в лицо. Коля отшатнулся, прижал ладонь к носу, а когда отвел ее, увидел на пальцах кровь. Не сказав ни слова, он выбежал из комнаты. Вслед за ним побежал и Мазай, но у двери остановился и вернулся назад.
В коридоре Коля увидел Селезнева и, чтоб не встречаться с ним, юркнул было в сторону, но мастер окликнул:
— Коля! Задержитесь!..
Коля остановился.
— Что с вами? Нос? Губа? Скорее промыть нужно. Йодом смазать. Давайте бегом.
Селезнев схватил за руку и потащил Колю в умывальную. Пока тот умывался, мастер принес из
