преподавательской йод и бинт. Однако бинтовать не пришлось: на лице оказались две небольшие царапины.
— Кто это вас так разукрасил?
— Упал я, товарищ мастер.
— Помог, наверно, кто-нибудь?
— Нет… Это… я… я сам упал, товарищ мастер.
— И прямо носом?
— Носом. И губы зашиб.
— Как же вас угораздило?
— Я… задел… за табуретку. И загрохотал.
— В комнате кто еще был?
— Мазай. Он только что вернулся из эмтээс.
— Значит, это он вас разделал? Со свиданьем?
— Нет, товарищ мастер! Я сам!
— Ну что ж, вам лучше знать. Идите.
Селезнев прошел к директору и рассказал об этом случае.
— Староста Мазай приступает к своим обязанностям, — пошутил Селезнев.
— Конечно, это работа Мазая, — согласился Колесов. — Надо будет укоротить ему руки. После первомайского праздника снова проведем собрание ребят и основательно поговорим о дисциплине в группе.
В МУЗЫКАЛЬНОМ УЧИЛИЩЕ
На другой день, во время обеда, к столу, за которым сидел Бакланов, подошел Селезнев. Поговорив о том о сем, он, как бы между прочим, сказал Егору:
— Обедайте, Бакланов, и, не дожидаясь нас, идите в общежитие. Оденьтесь почище — и быстренько к директору. Он велел вам после обеда зайти к нему.
У Егора чуть не выпала ложка из руки. Он растерянно взглянул на мастера:
— Велел зайти? А зачем — не знаете, Дмитрий Гордеевич?
— Иван Захарович сам скажет. Да вы, Бакланов, не волнуйтесь, ничего плохого не случится.
— Готовь, Егор, мыло! Видать, баня тебе будет, — съязвил Мазай.
— Ошибаетесь, Мазай. Никакой бани не предполагается, — возразил Селезнев.
— Обязательно будет нахлобучка. Директор зря не вызывает, товарищ мастер. Это всем известно.
— Правильно. И Бакланова вызывают не зря, а по важному делу. Только баня здесь ни при чем.
Хотя Бакланов уважал мастера и верил каждому его слову, но не мог избавиться от тревожных предчувствий, пока наконец не очутился в кабинете Ивана Захаровича.
— Здравствуйте, товарищ директор. Мастер сказал, что вы меня вызывали.
— Да-да, Бакланов, вызывал. И жду вас. — Колесов взглянул на часы и, сняв с вешалки форменную шинель, начал одеваться. — Мы пойдем с вами в музыкальное училище. Пусть специалисты проверят, послушают вас.
— А для чего, Иван Захарович?
— Да просто так, ни для чего. От нечего делать, — пошутил Колесов и пояснил: — Может быть, у вас действительно есть способности, тогда нужно заниматься с преподавателем музыки или пения. В общем, я не специалист в музыке. Так же, как и Дмитрий Гордеевич.
— Он очень хорошо на гармошке играет.
— Знаю. Ваш мастер и на скрипке играет, и недурно играет. Но он все-таки любитель, а не специалист. Пойдемте.
Директором музыкального училища оказалась молодая еще женщина.
— Ильина, — отрекомендовалась она, протягивая руку Колесову. — Прошу садиться. — И тут же спросила, глядя на Егора — Это, я полагаю, и есть ваш подшефный?
— Да. Это тот самый воспитанник, о котором мы с вамп вчера говорили.
— Ну что ж, не будем терять дорогого времени. — Ильина заглянула в блокнот. — Скажите, Бакланов, на каком инструменте, кроме гармони, вы играете?
Егор отрицательно покачал головой:
— А я только на гармошке…
— На пианино не играете?
— Нет, не умею.
— А что вам больше правится: играть на гармони или петь?
— Играть, — не задумываясь, ответил Егор и, помедлив, добавил: — И петь тоже. Под гармонь.
— А без гармони не поете?
— Как когда. Только под гармонь лучше выходит. Вроде интереснее получается.
— Правильно. Так и должно быть. Пение обязательно нужно сопровождать аккомпанементом. Музыка помогает и певцу и слушателю. Значит, вы играете только па гармони… Так, так… Мы вот что сделаем: сейчас пойдем в свободную комнату и пригласим преподавателя по курсу баяна, а после посоветуемся с преподавателем вокальной группы. Прошу. Пойдемте за мной.
В соседней комнате за столом сидел худощавый, уже немолодой человек. Ои неторопливо наигрывал на баяне и время от времени что-то записывал в нотной тетради.
— Иван Федорович, — окликнула его Ильина, — мы к вам в гости. Можно оторвать вас на несколько минут?
Иван Федорович с нескрываемой досадой взглянул на вошедших и не очень любезно пригласил:
— Пожалуйста. Входите.
Ильина рассказала, зачем пришли.
— Давайте проверим, это недолго, — согласился Иван Федорович. — Он достал из шкафа двухрядную гармонь и подал Егору: — Сыграйте что-нибудь. Какая мелодия нравится вам больше других?
Егор неопределенно пожал плечами:
— Не знаю.
— Ни одна не нравится? — удивился Иван Федорович. — Не верю. Не ве-рю!
— Почему не нравится? «Когда б имел златые горы», например.
— Играйте.
Бакланов сыграл.
Иван Федорович, внимательно прислушиваясь, попросил сыграть еще одну мелодию, и еще…
— А ну-ка вот это… — Преподаватель взял у Егора гармонь и наиграл мотив. — Прослушайте еще раз, а потом попробуйте сами.
Когда Егор сыграл, Иван Федорович похвалил его:
— Молодец! Воспроизвел мотив далеко не точно, но основные элементы мелодии схвачены. — И, обращаясь к Ильиной и Колесову, добавил — Музыкальный слух есть. В этом отказать нельзя. Что же касается игры на гармони, то здесь я не нахожу пока признаков ни искусства, ни таланта. Так играют тысячи самоучек. Конечно, баянистом он может стать, но нужно много учиться,
— И что же вы предлагаете? — спросила Ильина.
— Ничего не предлагаю, — безразлично ответил Иван Федорович. — А впрочем, мне кажется, что молодому человеку нужно пока побольше заниматься учебой в ремесленном и… всем другим, связанным с его дальнейшей работой. Стать хорошим музыкантом не всем удается. Здесь решающую роль играет талант, а вот получить профессию и хорошо работать — другое дело.
— Но, Иван Федорович, это же не совет, — сдерживая возмущение, заявила Ильина.
— Я высказал свое мнение, причем — откровенно, не кривя душой, а вы обижаетесь. Но я не могу же говорить о таланте там, где не нахожу его. Вот и все.
