— Откроешь цех или нет?
— Нет, — невозмутимо ответил Мазай.
— Ты что же задумал? Сорвать? Ничего не выйдет, даю слово. Только себе навредишь.
Послышались торопливые шаги. Во двор мастерских вошел запыхавшийся Жутаев. Увидев Мазая, он обрадовался и заспешил к цеху.
— Ты, оказывается, здесь, а я бегаю повсюду, ищу тебя. Целый час пропал!
— Ничего не пропал. Сегодня воздух вон какой хороший — на пользу пойдет.
— Знаешь, Борис, — сказал Сережа, — когда мы пришли сюда и искали Ваську, он, оказывается, был здесь.
— Ну да!.. — недоверчиво протянул Жутаев.
— Даю слово. Ты только со двора — он и спустился с площадки. В общем, все назло делает. И ключ не дает.
— Как, то есть, не дает? Давай, Мазай, открывай цех!
Мазай деланно рассмеялся и заговорил слащавым голосом:
— И открыл бы… да нельзя. Душевно рад помочь товарищам, да ничего не получается. Ключ-то у мастера, а у меня нет такого приспособления, чтобы без ключа открывать.
— Не притворяйся, Васька, и не ври! У тебя ключ! — прикрикнул на него Сережа.
Его поддержал Жутаев:
— Конечно, у тебя. Дмитрий Гордеевич днем сам мне сказал, что ключ будет у тебя. Брось, Мазай, это плохие шутки.
Мазай вспылил:
— Ты меня не пугай — «плохие шутки»! Нету у меня для вас ключа. Надо— сбегай к мастеру и возьми.
Желая показать, что он больше не хочет разговаривать, Мазай, слегка посвистывая, начал подниматься на загрузочную площадку.
— Оставайтесь, ударнички! — насмешливо бросил он сверху.
Сережа наклонился к Жутаеву и зашептал:
— Борька, ключ у него. Я уверен! Понимаешь?
— И я так думаю! А Селезнев болен.
— Этого так, по-моему, оставлять нельзя. Если узнаем, что Васька действительно соврал, не дал ключа, пойдем к Батурину и расскажем все. Проучить надо. Верно?
— Что верно, то верно. А вот сейчас мы с тобой в дураках оказались.
— Давай прижмем его и обыщем, — предложил Сережа. — Вдвоем справимся, он даже и не пикнет. Давай?
Жутаев махнул рукой:
— Ну его, связываться! Придется сегодня уйти, а завтра наверстаем. Пошли.
— Стоп! — Сережа хлопнул по плечу Жутаева. — У меня новый план появился, вот слушай.
Он зашептал на ухо Жутаеву.
— Здорово! Пошли, — ответил Жутаев и первым направился к выходу.
С площадки вагранки послышался насмешливый голос Мазая:
— Что, спать пошли, ударники?
— Спать, — словно нехотя ответил Сережа и слегка толкнул локтем Жутаева.
Вскоре после их ухода во двор вышел Селезнев. Мазай сразу же узнал мастера, но, желая показать свою бдительность, окликнул:
— Кто идет?
— Свои, — ответил мастер. — Вы наверху, Мазай?
— Отсюда виднее, Дмитрий Гордеевич. И тепло здесь — вагранка до сих пор горячая.
Мастер поднялся к Мазаю:
— Никто не работает?
— Нет. Один скучаю, товарищ мастер.
— И не работали?
— Нет. Приходили Сережка Рудаков да Жутаев, потоптались во дворе и отшвартовались спать. Я еще посмеялся над ними: ударнички, мол, говорю, шума много, а дела нет.
— А не знаешь, зачем Жутаев прибегал ко мне?
— К вам? Нет, не знаю. Может, хотел сказать, что не будут работать вечером?
— Разве он говорил об этом?
— Как вам сказать, товарищ мастер… говорить не говорил, да оно и так видно, о чем человек думает. Если бы хотели работать, работали бы.
— Почему ты всегда говоришь о своих товарищах только плохое?
— Так я же правду говорю, товарищ мастер: приходили, посидели часок, побалагурили, начали позевывать и ушли. Сказали, что отправились спать.
— Любишь ты говорить о людях плохое, а хорошего стараешься не замечать. И все это потому, что ты очень завистливый.
— Напрасно вы, товарищ мастер, на меня…
— Не перебивай! Выслушай старшего, а потом говори, если тебе позволят. Хорошего в людях ты не любишь, потому что в самом мало хорошего. Я бы никому в пример тебя не поставил.
— Ну чем же я плохой, товарищ мастер? Или работать стал хуже? Или еще что?
— Нет, работаешь ты ничего. Но этого мало, чтобы быть хорошим, человеком, настоящим советским человеком.
— Я тоже не из-за границы приехал. И паспорт советский в милиции получил.
— Это еще не все. Своим поведением, отношением к людям ты больше похож на старую мастеровщину, чем на советского рабочего. Очень много ты думаешь о себе и совсем мало о других. Не в ту сторону идешь, не туда, куда идти нужно, Василий Мазай.
Вдруг от окон литейки протянулись по двору широкие полосы света. Увидев их, Селезнев подошел к краю площадки — литейка была освещена. Это удивило мастера:
— Мазай, кто в цехе?
— Никого нет.
— А свет кто зажег?
— Где?
Мазай бросился к краю площадки и, увидев свет в окнах, оторопел.
— Горит, — прошептал он.
— Кто же там?
— Не знаю, товарищ мастер, — растерянно ответил Мазай. Потом он встряхнулся и, будто очнувшись, воскликнул: — Так я же никого не пускал туда! Ключ у меня, вот он!
Мазай достал из кармана ключ, показал его мастеру и опрометью бросился вниз по лестнице; следом за ним торопился Селезнев. Мазай отпер замок, потянул дверь на себя — она не открывалась.
— Товарищ мастер, изнутри заперто… Эй, кто в цеху, откройте! — грозно закричал Мазай.
Но в цехе было тихо и дверь не открывалась. Тогда Селезнев подошел к окну, заглянул в него и постучал по стеклу:
— Ребята, откройте! Это я, Селезнев!
Дверь тут же распахнулась, и в освещенном ее проеме появились Жутаев и Сережа.
— Дмитрий Гордеевич, зачем вы пришли, вы же болеете…
— Погоди, Жутаев, об этом потом. Лучше скажи, как вы в цех попали, дверь-то заперта!
— Через вентиляционную трубу, — объяснил Жутаев.
— Мы, как ангелы, товарищ мастер, сверху спустились! — весело сказал Сережа.
— А почему через вентилятор? — удивился Селезнев.
— Дверь была заперта, Дмитрий Гордеевич.
— Надо было взять у Мазая ключ.
— Значит, ключ был у него? — спросил Жутаев.
