личный вклад в развитие селекции.
«Юбилейный налив» они вывели здесь, на Марсе, после бесчисленных неудачных попыток, споров и скандалов, все-таки сделали, что хотели. Идеальный для местной экосистемы сорт, вершина мастерства.
Хорошо мы поработали, подумал Синицын, пригубив стакан.
Синицын сильно щурился, глядя на пейзаж за перилами ограды. Солнечные очки он оставил в лаборатории, а без них смотреть на яркий свет искусственного солнца было никак невозможно.
Идти за очками в лабораторию было лень.
Чьи-то узкие и теплые руки вдруг легли ему на глаза.
– Угадай, кто?
Синицын вздрогнул, подался вперед, вываливаясь из шезлонга.
Девичьи руки, скользнув по щекам, отпустили.
Синицын вскочил и развернулся, упираясь спиной в перила, чуть не задыхаясь от неожиданного волнения:
– Олеся?
Олеся стояла за шезлонгом и улыбалась своей фирменной улыбкой. Глядя чуть исподлобья, заломив бровь и слегка разведя губы, так что на щеках появились крошечные ямочки.
Синицын не видел ее глаз за зеркальными очками. Но он и так прекрасно знал и помнил, какие у нее глаза. Зеленые, по-мальчишески озорные, с чертенятами.
– Привет, – сказал он растерянно. – Ты чего здесь?
– Я с Максом приехала, – сказала она, улыбаясь. – Ну, мальчишки, как тут у вас дела?
И сразу волшебство ее неожиданного появления рассыпалось, не успев до конца оформиться. Синицыну стало паршиво.
– Зачем приехали? – спросил он прохладно.
– У нас на «Мичурине» шестая левая батарея сдохла. Приехали упрашивать Киселева, чтобы поделился.
– Надеюсь, не даст, – сказал Синицын, стараясь растянуть непослушные губы в улыбку.
– Надейся-надейся.
Олеся уселась в шезлонг, закинув одну длинную загорелую ногу на другую. Подхватила со столика бутылку, оценивающе поглядела на этикетку:
– Так, «Рислинг Гесперия», прошлогоднее, местное. И, стало быть, уже с утра пьем?
Синицын досадливо покривился и отнял у нее бутылку. Плеснул себе в стакан.
– Что, есть повод? – весело продолжала Олеся. – Впрочем, да. Конечно.
– Что? – напрягся Синицын.
Дурак, подумал он, она же видит тебя насквозь. Ты просто смешон.
– Экспертная комиссия прилетает завтра, – засмеялась она. – Ваш первый урожай принимать.
– Он такой же «ваш», как и «наш», – рассеяно пробормотал Синицын. – Ведь ты вначале с нами была, здесь и твой труд, твое участие. Пока ты не переехала к…
Не договорив, он махнул рукой и замолчал.
Захотелось уйти. Убраться куда-нибудь отсюда подальше. Он не знал, как сделать это, чтобы не вышло неловко. С этим у него всегда были проблемы.
– Какой-то ты грустный, – сказала Олеся, глядя на него снизу вверх из шезлонга. – Не грусти. Есть чем гордиться.
Она указала за перила, где ослепительное солнце играло на глянцевито поблескивающем зеленом ковре с частыми серебристыми вкраплениями.
– А как там у вас на «Мичурине Третьем» дела? – спросил Синицын, чтобы не молчать. – Кроме батареи.
Он пристально посмотрел в зеркальные стекла ее очков.
Олеся уже разомкнула губы, чтобы ответить. Но не сказала ничего, почувствовав его тон. Улыбка ее растаяла.
– Синица, ты опять начинаешь?
Синицын поджал губы, пригубил стакан.
– Слушай, мы же уже. – Олеся нервно накручивала на палец вьющийся локон.
– Что? – Синицын приподнял брови. – Мы уже все обсудили? Ты уже приняла решение?
– Да.
– И как, не передумала?
– Прекрати, пожалуйста.
Синицын почувствовал себя идиотом, но остановиться уже не мог. Его понесло.
– И что ты в нем нашла? – с деланной задумчивостью проговорил он, глядя сверху вниз и склонив голову к плечу. – Хотя, с другой стороны, конечно. Он герой, космопроходчик. Не чета нам, холопьям! Это да, это мы понимаем и одобряем. Весь наш коллектив, в едином порыве.
Олеся молчала, поджав губы. Смотрела мимо Синицына на облитые ярким светом верхушки яблонь.
– Он лучше меня, да? Я имею в виду – в постели?
– Дурак, – Олеся встала, пошла к выходу с террасы.
Синицын нагнал ее у дверей.
– Ответь! – потребовал он громко. – Лучше меня в постели? Или что?! Почему он, а не я?!
– Пусти, – потребовала Олеся.
Синицын упер ладонь в дверную переборку, преграждая ей путь.
– Я сказала, пусти!
– Сначала ответь! Ну же, Олеся?
– Не ори на меня!
Из лаборатории послышались голоса. У порога появился Киселев в белом халате и с папкой под мышкой. Как всегда – невозмутимый и прилизанный волосок к волоску.
А с ним – Макс, с белозубой улыбкой, загорелый, играющий буграми мышц под тонкой футболкой. Он выглядел так, как обычно изображают космопроходчиков в фильмах. Жизнь в этом случае явно повторяла за искусством.
– Привет, ребята! – дружелюбно пробасил Макс, напяливая солнечные очки. – Воздухом дышите?
– Мы уже надышались, – сказала Олеся. – Ну что там, с батареей?
– Договорились, – Макс похлопал Киселева по плечу. Тот ответил сдержанной улыбкой. – Мировой ты парень, Сашка! Очень выручил.
– Тогда поехали? – нетерпеливо спросила Олеся.
– Обедать не останетесь? – равнодушно поинтересовался Киселев.
Макс и Синицын вопросительно смотрели на Олесю. Друг на друга они давно уже старались не смотреть, словно подчиняясь негласному тайному сговору.
Олеся покосилась на Синицына, повела плечами. Улыбнулась Максу:
– Лучше поедем. Побыстрее батарею установим.
Внутри, несмотря на работающие в полную силу кондиционеры, было душно, вдвое жарче, чем снаружи. Киселев ходил вдоль столов лаборатории, равномерно рубя воздух ладонью и поглядывая в распечатку, вслух репетировал свою завтрашнюю речь перед экспертной комиссией.
– Используя передовые методы. Опираясь на классические опыты перекрестной гибридизации. Наш коллектив. значительно продвинулись также в направлении.
Синицын с бутылкой и стаканом прошел мимо, в комнату отдыха. Уселся на диван, под раскидистую пальму с длинными красными листьями. Напротив половину стены занимал экран визора.
Синицын наполнил стакан, взял со столика черную таблетку пульта и откинулся на спинку дивана.
Союзные каналы на этой стороне Красной ловились плохо, зато каналы Конфедерации были представлены в избытке и во всем своем пестром разнообразии. Синицын остановил свой выбор на очередной серии «Вторжения Жуков Ада».
– Сэр, мы попали в крутое говнидло! – сильным баритоном вещал с экрана загорелый крепыш в шлеме и
