со штурмовой винтовкой наперевес. – Чертовы жукоглазы обходят нас с севера!!!
Он чем-то неуловимо напоминал Макса.
– Держись, сынок! – отвечал ему в тон второй крепыш в шлеме, отличавшийся от первого лишь количеством уголков на наплечниках брони. – Зададим сукиным сынам адскую трепку!!!
– Да, сэр! Вперед живоглоты, жги жуков напалмом!!!
– Какая чушь, – сказал неслышно подошедший Киселев.
– А мне нравится, – ответил Синицын, чтобы поспорить.
– Ты плохо выглядишь, – сообщил Киселев.
Хлопнув по экрану ладонью, он отключил его. Сел в кресло напротив.
– Не плавь мне мозг, Кислый, – сказал Синицын. – Дай фильму посмотреть.
– Олег, я серьезно.
Киселев был единственный из знакомых Синицына, кто называл его по имени.
– Слушай, я все забываю, а что это за коробка?
– Какая?
– Ну, вот стоит, под столиком.
– Это мои сигары, – важно сообщил Киселев.
– Дай попробовать.
– Мал еще, мальчик. Будешь себя хорошо вести – дам понюхать, так и быть.
– Откуда, кстати, такой сувенир?
– Кэтрин подарила, – сказал Киселев и отвел взгляд.
– Ага! – сказал Синицын, торжествующе протыкая указательным пальцем воздух. – Ага! Что ж. Тоже вариант.
– О чем ты, черт возьми?
– Так, ерунда. Не бери в голову.
Синицын откинулся в кресло и щелкнул пультом.
– Давайте, девочки, устройте жукоглазам гребаное барбекю!!!
– Да, сэр!!!
Киселев перегнулся через спинку кресла и с силой хлопнул ладонью по экрану. Экран погас.
– Выкладывай, чего ты там напридумывал?
– А чего придумывать? Кэтрин хорошая девушка. И работа у нее хорошая, старший менеджер «Рэд Плэнет Фрутс» – это вам не ерунда какая-нибудь. Это всерьез!
– Тебе пить нельзя, – сказал Киселев, морщась. – Такую пургу начинаешь нести.
Он встал с кресла, хлопнул по экрану и пошел из комнаты.
Крепыши в касках бежали по каменистому склону, на ходу поливая направо и налево из огромных многоствольных пулеметов.
– Любо-о-овь, зачем ты мучаешь меня! – дурным голосом пропел Синицын вслед Киселеву.
Киселев вернулся.
– Я понял, – сказал он, хлопая по экрану. – Ты проецируешь!
– Что, прости?
– Проецируешь личные проблемы на окружающих. Ищешь в других отголоски тех недостатков и комплексов, которые присутствуют в тебе самом. Такой способ психологической разрядки, да?
– И что же я интересно проецирую? – ухмыльнулся Синицын, поднося ко рту стакан.
– Не что, а кого, – сказал Киселев. – К примеру, Олесю. Во всяком случае, я о других твоих похождениях не наслышан. Если смотреть на происходящее со стороны, это не вызывает ничего, кроме глухого раздражения. Честно.
– А ты меня уволь, – посоветовал Синицын. – Ты старший селекционер, начальник группы, тебе и карты в руки. Уволь меня и будешь избавлен от всех неудобств.
– Да? – ухмыльнулся Киселев. – И чем ты собираешься заниматься? В космопроходцы запишешься?
– В гробу я видал твоих космопроходцев.
– Ну, в сущности, ты недалек от истины. Космопроходец – профессия из группы повышенного риска. Мне тут недавно Макс рассказывал, как они.
– Слушай, ты вот без этого не можешь, да?
– Без чего?
– Не топтать мне больные мозоли.
– Ох ты, господи, – Киселев закатил глаза.
Синицын отставил стакан и потер лицо ладонями.
– У меня сердце болит, понимаешь? – пробормотал Синицын. – Или вам, роботам, это не знакомо?
Киселев покривился. Заиграл узкими бровями.
– Обывательщина, пошлость, – процедил он. – Ты свою личную драмочку поставил во главу угла. И носишься с ней, как с писаной торбой. Сердечко болит у нашего любовничка. Бросили его, позабыли, ай- яй-яй. Печорин чертов!
– Пошел ты!
– Правда глаза колет, Олег?
Синицын не ответил.
– Никогда не знал, что у меня такой друг, – сказал Киселев презрительно.
– Да какой ты мне друг.
– Вот как? – Киселев побелел. – Что ж, как знаешь.
Он ушел в соседний зал.
Зачем я так, подумал Синицын. Что на меня нашло? Превращаюсь в истеричку, стыдно.
Ему захотелось побежать следом за Киселевым и попросить прощения, но он не стал. Вместо этого щелкнул пультом. На экране шла мясорубка. Крепыши в шлемах поливали огнем толпы подступающих жуков, а те хватали их жвалами и нещадно крошили в мелкий фарш. Кровь плескала пенными водопадами.
В соседней комнате требовательно запиликал видеофон.
После шестой трели Синицын досадливо чертыхнулся, встал из кресла и пошел отвечать.
– Здравствуй, Олег! – С экрана на Олега смотрело морщинистое лицо наставника, профессора Диомедова.
– Здрасьте, – ответил Синицын хмуро.
Наставник выразительно помедлил, углядев стакан у Синицына в руке.
Из соседней комнаты доносились вопли, грохот канонады и пронзительный визг атакующих жукоглазов.
– Олег! – сказал учитель торжественно. – Я понимаю твое волнение. Завтра у тебя ответственный, важный день, и я хочу, чтобы в этот.
Синицын отсалютовал экрану стаканом.
Выключил видеофон.
– А-а-а-а!!! Меня убили! – донеслось из соседней комнаты вместе с грохотом разрывов.
– Держись, сынок! На Земле подлатают! – бодро прокричали в ответ.
Синицын провел ладонями по лицу, взъерошил влажные волосы. Было душно и муторно.
Из соседней комнаты раздавался размеренный голос репетирующего Киселева.
Синицын пошел в свою комнату, долго рылся в грудах барахла на столе, стараясь найти солнечные очки. Наконец, нашел.
Сложенными очками был заложен томик Чехова, «О любви». Синицын заказал его экспресс-доставкой, понравилось название. Сперва показалось немного скучным. Весточка из какого-то невыносимо древнего, давным-давно рассыпавшегося в прах мира. Потом втянулся.
Вот ведь жили люди, думал он. Жили, прямо скажем, паршивенько. Рессорные коляски, крепостное право, котелки, корсеты, твердые белые воротнички, мануфактуры, буржуазия, царизм. А проблемы были те же самые, в сущности.
А у нас? Звездолеты, универсальные лекарства, системы доставки и генераторы искривления
