изловить какую-то блудливую графиню, а теперь еще и генерал-губернатор с навязчивой идеей о шпионе в лице несчастного купеческого недоросля.
— Федор Васильевич, я не имею представления об этом деле. Знаю лишь, что в Петербурге к нему относятся с большим сомнением… — промолвил я осторожно
— А я думаю, напрасно! — Голос его прозвучал резко.
— Говорят, попался какой-то молодой глупец, вся вина которого лишь в том, что он из ребячества переписал запрещенную газетенку и хвастался этим в кофейне.
— И все? — с возмущением спросил генерал-губернатор.
Я только руками развел в ответ. Федор Васильевич вздохнул, опустошил единым глотком кофейную чашечку и, смягчившись, сказал:
— Вижу, ты многого не знаешь. Тогда послушай меня. Михайла Верещагин конечно же недоросль, переписал запрещенную газетенку, похвастался товарищам, делов-то. Не был бы купеческим сыном — кнута ему! А раз купеческий сын — отдать родителям, отцу наказать, чтобы ремня ему всыпал! Уж отец-то его Николай Гаврилович постарался бы, тут будь уверен.
— Выходит, дело не в нем? — спросил я.
— Дело не в нем — дело в почт-директоре Ключареве, — ответил граф Ростопчин. — Его поведение представляется крайне подозрительным. Вот послушай. Я отправил на почтамт полицеймейстера Егора Александровича Дурасова вместе с этим Верещагиным. Сперва его, полицеймейстера, не впускает какой-то надворный советник Дружинин, экзекутор почтамта. Затем Дурасов добился того, чтобы навстречу к нему вышел сам почт-директор Ключарев. Тот забрал Верещагина у полицеймейстера и несколько минут беседовал с арестованным с глазу на глаз! Вопрос: о чем они говорили? Чего так испугался почт- директор?!
Я молчал, ожидая, что Федор Васильевич выскажет собственные предположения.
— Знаю, что говорят в Петербурге, — продолжил он. — Дескать, граф Ростопчин ненавидит Федора Петровича за то, что тот масон. Да, он масон и, между прочим, не простой масон, а мастер ложи «Святого Моисея», член ложи «К мертвой голове», один из членов директории восьмой провинции! И такого человека держат на посту почт- директора!
Я вздохнул, развел руками и произнес:
— Но ведь и князь Кутузов — масон…
— Однако я настаивал на том, что именно он должен встать во главе русской армии! — подхватил граф Ростопчин.
— А Ключарев…
— А вот теперь послушай, — перебил меня граф. — Ты знаешь, что делают французы, когда занимают города? — Не дожидаясь ответа, он продолжил: — В покоренный город входит авангард Иоахима Мюрата. И первое, что делает кавалерия Мюрата… — граф Ростопчин выдержал театральную паузу. — …она захватывает почту. Почту! А затем французская разведка — сплошь поляки, знающие французский и русский — изучает письма!
Я шумно выдохнул. Федор Васильевич, довольный произведенным эффектом, немного помолчав, сказал:
— А теперь я тебя еще раз спрашиваю: чего так испугался почт-директор? А? Может, у них там в порядке вещей — переписывать корреспонденцию. А мы удивляемся, отчего так долго письма идут. А они держат, пока с нужных писем копии не снимут. И вдруг нашелся студент-недоучка — еще и гамбургскую газетенку по ошибке переписал. Ну, получил по шапке от своего начальства за то, что время впустую потратил, а ему потраченного труда жалко стало, вот он и пошел по кофейням хвастаться.
И тут меня осенило. А что, если слова о «жене Цезаря» и впрямь нарочно сказаны были, чтобы бросить тень на самого московского генерал-губернатора и отвлечь внимание и силы от противника, к которому он подступил слишком близко!
Но, с другой стороны, агенты Роберта Вилсона даже отъехать далеко не смогли — их убили. А тех, кто добрался до Санкт-Петербурга, убийцы достали и там. Вряд ли для того, чтобы распространить слухи о супруге Ростопчина.
— Федор Васильевич, но вы же произвели обыск в почтамте, — сказал я.
— Нет, к сожалению, нет. Из Санкт-Петербурга разрешения так и не поступило, — с досадой ответил он.
— А мне государь император ничего не сказал о границах моих полномочий, и я бы завтра же утром нагрянул в московский почтамт.
Граф Ростопчин взглянул на меня с одобрением.
— Но одному справиться будет нелегко, — промолвил я.
— Я дам тебе помощников. Завтра утром приходи ко мне на Лубянку.
— Во сколько вы начинаете?
— В восемь?! — Я вытащил луковицу часов: был второй час ночи. — Но когда же вы спите?
— По пути отсюда и отосплюсь, — улыбнулся граф Ростопчин.
К восьми утра я прибыл на Лубянку. Генерал-губернатор уже проводил совещание с полицейскими чинами.
— Познакомьтесь с графом Воленским, — сказал Федор Васильевич и представил мне присутствующих. — Первый полицеймейстер генерал Воейков, полицейские чиновники Волков и Вороненко Петр Иванович…
— Похоже, в московскую полицию на службу брали из списков только на букву «В», — сказал я вполголоса генерал- губернатору.
Федор Васильевич взглянул на четвертого господина, улыбнулся мне и ответил:
— Не только. Вот познакомься — второй полицеймейстер полковник Дурасов Егор Александрович, третий полицеймейстер полковник Брокер Адам Фомич и полицеймейстер генерал-майор Ивашкин Петр Алексеевич.
— Честь имею, — кивнул я.
Дурасову на вид было лет тридцать, это его упоминал накануне граф Ростопчин, когда рассказывал, как полицеймейстера не пустили на почтамт. Федор Васильевич обратил мое внимание на другого господина.
— Адам Фомич раньше работал на почтамте. Его помощь при обыске будет незаменима. Если они там снимают копии и готовят их для передачи французам, Адам Фомич быстро это обнаружит.
— Превосходно! — Я ответил ему благодарным взглядом.
— И еще, — продолжил граф Ростопчин, — я подписал приказ об аресте Федора Петровича Ключарева[34].
От удивления я вскинул брови.
— Я подумал, что генерал-губернатору не пристало прятаться за твою спину, — вполголоса пояснил мне Федор Васильевич и добавил: — Этим займутся Петр Алексеевич и Волков. Арестуете Ключарева и отправите со всей семьей в Воронеж.
Три экипажа проехали до Мясницких ворот. Каменное ограждение почтамта напоминало крепостную фортификацию. Кажется, светлейший князь Александр Данилович Меншиков начинал строительство здесь одновременно с Кронштадской крепостью и не мог отделаться от мысли, что придется обороняться от шведов.
Ворота выходили на Чистые пруды. Все три экипажа беспрепятственно въехали во двор. Внутри обнаружилась дюжина почтовых кибиток. Одни разгружались, к другим, наоборот, рабочие вереницей подносили свертки, а почтари принимали и укладывали их.
Полковник Брокер повел нас к центральному зданию. Вход преградил какой-то чиновник с пышными бакенбардами и крайне надменной физиономией. Нисколько не смутившись присутствием
