мадам Домерг. Записку, что нашли у собаки под ошейником, написала она. Клялась и божилась, что никакого умысла в пользу Наполеона в переписке их не было. Дескать, благоверный муж сообщил ей о тайнике, где прятал заначки. А она отправила ему подтверждение, что деньги нашла. Проверил тайник и обнаружил вот это. Глупый народ эти актеришки.
Я промолчал. Выходило, что тайна раскрыта. Несмотря на все ухищрения, французские агенты добыли исчерпывающие сведения о деятельности Франца Леппиха. А ведь государь говорил, что касательно зажигательных снарядов и плана сжечь город делались только устные распоряжения, даже в секретной переписке на случай возможной утечки обсуждалось сооружение воздушного шара.
Нетрудно было догадаться, что ценные сведения добыла Изабель Арнье, проживавшая в доме генерала-губернатора.
—
Давно я так не потешался! — проговорил Ривофиннолли. — Вот полюбуйтесь-ка!
Он поднял со спинки стула два роскошных парика, один черный, другой рыжий, и потряс ими в воздухе.
—
Что это? — спросил я.
—
К сожалению, прибыл Дурасов и забрал мадам Домерг в свой оборот, — сказал итальянец.
—
Опять Дурасов, — вздохнул я.
—
Но до его появления мадам пустилась в некоторые откровения, — продолжил Ривофиннолли. — По ее словам, мосье Домерг так любил лицедействовать, что одним только театром не ограничивался.
—
И что же?
—
Время от времени он надевал парики, сюртук — вот. — Ривофиннолли указал на одежду, сваленную на стуле. — И в таком виде прогуливался по улице, а чаще всего цеплял рыжую шевелюру и торчал в «Волчьей долине». Со слов мадам Домерг, вдохновение таким образом черпал. Бывало, днем по улицам да кабакам прогуливался, а вечером шел в театр роли играть.
—
«Волчья долина» — что это?
—
Кабак на Ленивом Торжке, — пояснил Ривофиннолли, — за Большим Каменным мостом.
—
Превосходно! — воскликнул я, осененный мыслью. — Эти обстоятельства мне на руку, ими я и воспользуюсь!
Я надел парик на голову, посмотрелся в зеркало и сам себя не узнал: на голове рыжая копна, щеки закрыли рыжие бакенбарды. Дело портили только черные брови, но я растрепал чуб, и волосы достали до переносицы.
—
Давай сюртук, — велел я итальянцу.
—
Что вы делаете? — удивился Ривофиннолли.
—
Пойду-ка в кабак «Волчья долина», пропущу стаканчик, — улыбнулся я.
—
Вы же не думаете, что кто-то примет вас за Домерга! — воскликнул итальянец.
В эту минуту появился де Санглен.
—
Не знаю, радоваться или… — Он умолк на полуслове, смерил меня взглядом и обратился к Ривофиннолли: — Кто это?
—
Как? Вы не узнаете меня? — произнес я намеренно приглушенным голосом.
—
Вы актер? — спросил Яков Иванович.
—
Актер поневоле, — ответил я обычным голосом.
—
Андрей Васильевич! — изумился де Санглен. — Вас не узнать.
—
Конечно, я не сойду за Домерга, нет, — согласился я с Ривофиннолли. — Но дружки Домерга подумают, что я его посланник, а парик и сюртук для того, чтобы подать им знак.
—
Не принимайте их за глупцов! — воскликнул итальянец.
—
Они наверняка знают об обыске у мадам Домерг и скорее примут вас за полицейского или провокатора! — поддержал его де Санглен.
—
И в том, и в другом случае они как-то проявят себя, — сказал я.
—
Ни к чему теперь тратить на них время, — возразил Яков Иванович. — Нужно что-то предпринять в отношении графини Коссаковской.
Де Санглен сказал о полячке с таким воодушевлением, что мне пришло в голову: может, это и впрямь не призрак? В конце концов, о том, что Ланг и Розен добросовестно исполнили поручение и убили полячку, я знал только со слов Ривофиннолли.
—
Вот какая картина складывается! — Яков Иванович с удовлетворением потер руки. — Наш генерал, — он кивнул на дверь кабинета, где оставил Осипа Николаевича, — свел знакомство с девицей, иностранкой, назвавшейся графиней Селинской. При этом она регистрируется под другим именем, объясняя свои поступки желанием скрыться от мужа. Согласитесь, подозрительно, если учесть, что их брак, как вы сказали, давно превратился в фикцию.
—
Селинский и впрямь женился на иностранной поданной. И что? — спросил я.
—А то, — с триумфом произнес де Санглен. — что никакая она не графиня Селинская, а только выдает себя за таковую. Потому-то она и опасается встречи с мужем и не только с мужем, а с любым, кто знает настоящую графиню Селинскую.
—
Вы думаете, что это графиня Коссаковская? — промолвил Ривофиннолли.
—
Уверен, — ответил де Санглен.
—
Живая и невредимая? — спросил растерянный итальянец.
—
И беременная? — вставил я.
—
Ну, это дело немудреное, — отмахнулся директор Высшей воинской полиции и с тяжелым вздохом добавил: — Одна беда — она опять ускользнула от нас. Где теперь ее искать, совершенно непонятно.
—
Да уж, — протянул я.
—
Ладно, графиней-то мы займемся, — сказал Яков Иванович. — Вы вот что, Андрей Васильевич, вы скажите, что с Моховым и Косынкиным делать? Арестовать-то мы их арестовали. Так ведь даже не знаем, за что.
Он уставился на меня, а мне в эту минуту было совершенно не до Косынкина и не до Мохова.
—
Я знаю, что делать! — воскликнул я. — Она сама к нам придет.
—
Кто? — удивился де Санглен.
—
Потом объясню, мы теряем время, — с этими словами я направился к выходу.
—
А что с этими? — закричал Яков Иванович.
—
Держите пока, — ответил я и, задержавшись в дверях, добавил: — Николай Михайлович Карамзин нам поможет.
—
Кто? — воскликнул де Санглен.
—
Наш историограф, — ответил я и покинул штаб.
