—
Ревнуешь? — с торжествующей улыбкой произнесла она.
—
Нет, не ревную, — ответил я. — Просто выходит, что уже тогда ты собирала сведения для Бонапарта.
Она медленно опустилась на постель, а руками сделала такой жест, словно извинялась — вот только за что: за то, что решила прилечь, или за то, что была шпионом?
—
И что? — произнесла она. — Между прочим, там остались мои друзья, близкие.
—
Где — там? — с нажимом сказал я. — В Италии? А что Бонапарт сделал с Италией?!
—
He
знаю! — с вызовом ответила графиня. — Но там граждане свободны! И какое дело вам до того, что творится в Европе?!
Из-за двери послышался шум. Полковник Парасейчук и надворный советник Косынкин выпроваживали на улицу отребье, оккупировавшее дом.
—
Ладно, мне сейчас не до Европы, — бросил я. — Объясни, что это за слова: наверное, какой-то пароль?
—
Ты о чем? — спросила она.
—
Эта фраза — «Жена Цезаря вне подозрений, а зря»?
—
Пароль, — графиня рассмеялась. — Да, пароль. На тот свет.
—
Так я и думал. Тот, кто произносил этот пароль, подписывал себе смертный приговор. Значит, есть агенты столь важные, что им предписано убивать других агентов.
—
Ты правильно догадался, — кивнула графиня. — Связники передают приказы и эту фразу. И когда она доходит до главного агента, он знает, последнего связника нужно устранить.
—
Вот, значит, почему убили Мими и Софи Мариньи. И хотели убить мосье Каню, — промолвил я.
—
Мими! Софи! Как трогательно! Понятия не имею, кто это, — сказала Алессандрина.
—
Да, видимо, эта история имеет отношение не к тебе, а к какому-то другому агенту. — Я придвинул стул к постели и сел напротив графини. — Со своим смертельным паролем вы допустили крупную промашку. Я заподозрил супругу московского главнокомандующего, а в результате разоблачил мадам Арнье. А она должна была добраться до Бернадота и сообщить ему, что Москва пала, а захват Петербурга — вопрос нескольких дней.
—
Все-то ты знаешь! — Алессандрина устало улыбнулась.
—
Кстати, что с нею? С мадам Арнье? — спросил я.
Немного помолчав, графиня обронила:
—
Тебе ее жалко?
И я понял, что не ошибся насчет участи Изабель. Скорее всего, ее тело утопили в Рыбинке. И подстроили все так, чтобы пустить нас по ложному следу. Полагая, что мадам Арнье жива, мы пытались найти ее.
—
Жалко? — повторила Алессандрина.
—
Жалко! — с вызовом ответил я. — И ее жалко, и многих других тоже жалко. А ты?! Ты говоришь с такой легкостью…
—
Представь себе, что находишься на поле боя, — перебила меня Алессандрина.
—
На поле боя не стреляют в спины товарищам! — возразил я.
—
В спины не стреляют, это правда, — согласилась графиня. — Но на верную смерть отправляют сотнями. Разве вы действуете не так? Так вам ли судить?
—
Прости, но это не мы начали войну, — промолвил я.
—
Не вы?! — с издевкой сказала Алессандрина. — Разве не ваш император нарушил договор?! Чем вас не устраивал Тильзитский мир? Хотя кого я спрашиваю? Ты же служишь англичанам!
—
Я не служу англичанам, но полагаю, что сближение с Англией принесет России больше пользы, нежели блокада в угоду Наполеону, — возразил я.
—
Ваш царь словно флюгер, — с презрением сказала графиня. — Куда ветер дует…
—
Перестань, — оборвал я ее. — И потом, что ты заладила — ваш император, ваш царь?! Ты же живешь в России уже больше десяти лет!
—
Андре! Ты нарочно издеваешься надо мною, — с тяжелым чувством произнесла она. — Ты прекрасно знаешь, что я осталась в России против своей воли! И, между прочим, исключительно из-за той истории, в которую втянул меня ты! Ваш недоверчивый, мстительный царь запретил мне выезд!
—
Но ты же даже вышла замуж, — напомнил я. — За русского графа, за Селинского…
—
А по-твоему я должна была похоронить себя в этой тюрьме?! — воскликнула она.
—
Но почему ты не обратилась за помощью? — спросил я. — Я бы мог похлопотать. Я бы непременно добился, чтобы тебе выдали паспорт.
Она посмотрела на меня долгим, внимательным взглядом, вздохнула и сказала:
—
Думаю, тебе не хотелось вспоминать обо мне.
—
Я всегда с теплотою думал о тебе, — возразил я. — А то, что мы расстались… мне казалось, что это было обоюдное решение.
—
Тебе казалось… — она улыбнулась и прикрыла глаза.
—
Что ж, у каждого своя правда, — промолвил я. — Теперь уже ничего не исправишь. Думаю, когда война закончится, тебя отпустят, ты сможешь вернуться в Италию.
—
Когда война закончится, мне не понадобится спрашивать вашего разрешения, — не открывая глаз, жестким голосом сказала графиня де ла Тровайола.
Я промолчал, решив прекратить бессмысленный спор. Графиня не шевелилась, вскоре ее дыхание стало размеренным: то ли она заснула, то ли притворилась, что спит.
Дожидаясь полковника Парасейчука с караулом, я тщательно обследовал комнату, не пропустив кровать, и даже обыскал саму графиню. Никакого оружия я не нашел.
Вскоре вернулся Парасейчук с несколькими драгунами. Он заглянул в комнату, и я жестом пригласил его внутрь.
—
Граф Ростопчин в степени удовлетворен тем, что вы поймали агентшу, — сообщил он.
Я невесело рассмеялся. Графиня не открывала глаз. Я с горечью подумал о том, что проклятая война заставила Алессандрину пренебречь правилами приличия. После недели, проведенной под присмотром грязного отребья, она не стесняется оставаться в постели в присутствии посторонних мужчин. Не попрощавшись с нею, я вышел из комнаты, предупредив Олега Николаевича:
—
Соблюдайте высшие меры предосторожности. Она очень хитра, совершенно безжалостна и крайне опасна.
—
А вы?
—
Поеду немедленно доложу светлейшему князю.
Я оставил полковника, спустился вниз и вышел на улицу. Здесь я извлек конверт, переданный мне принцем Вюртембергским, вскрыл его, пробежал глазами и понял, что поездку к светлейшему князю придется отложить. Он поручил мне еще одно задание, не терпящее отлагательств.
