сказать, «двухэтажности». Когда в нём, в его западной части, был вскрыт угол, то под ним оказалась комната первого этажа. В настоящей статье нет места для описания всех раскопанных помещений. Выше указывалось, что попасть в помещение № 13 можно было лишь с юга, со стороны помещения № 19 с высокими, хорошо оштукатуренными стенами. Пол этого помещения лежит ниже пола в помещении № 13, вследствие чего в него можно попасть, спускаясь по хорошо сохранившимся ступенькам. К помещению № 19 под прямым углом примыкает помещение № 8, которое вплотную примыкает к южной стене «тронного зала Диваштича» (помещение № 7). Здесь и находится вход в него.
Всего за два года раскопочных работ в здании III вскрыто 26 помещений. Несмотря на такое, казалось бы, большое число комнат, мы всё ещё далеки от конца раскопок. Перенося подробное описание всех помещений в специальное издание, нам хотелось бы остановиться только на тех комнатах, которые помогут охарактеризовать здание в общих чертах, конечно, в пределах того, что уже раскопано.
Остановимся сначала на некоторых особенностях его архитектуры. Здание не имеет пахсовых стен или даже пахсовых частей стен. Выложено оно целиком из сырцового кирпича размером 48?24?12 или 50?25?12 сантиметров, имеет небольшое количество дерева, служащего для покрытия полов в помещениях второго этажа. В подавляющей своей части здание было, как выше сказано, двухэтажным. Характерно, что, за исключением парадного зала с живописью на северной стене («тронный зал Диваштича», или помещение № 7), квадратного в плане, все остальные комнаты вытянуты с севера на юг или с востока на запад в целях возможности их перекрытия коробовыми сводами. Кирпич для сводов употреблен тот же, что и для кладки стен. Искусство кладки сводчатых перекрытий из сырца доведено было согдийцами (древними таджиками) до большой высоты, что видно из самого факта их сохранения до нашего времени, хотя бы и в засыпанном завалами состоянии.
Нельзя пройти мимо одного примечательного архитектурного приёма согдийских зодчих в древнем Пявджикенте в VI–VIII веках. Мы имеем в виду конструкцию пандусов (бесступенчатых спускных и подъёмных дорожек). Небольшая, квадратная в плане, комната имеет в центре четырёхсторонний, точнее квадратный (в среднем 1,5?1,5 метра) столб, на который с трёх или четырёх сторон упираются пяты коробовых сводов, протянутых со стен. Вокруг этого столба и тянется вниз пандус из второго этажа в первый.
Из числа 26 раскопанных комнат две являются помещениями, в центре которых находятся спускные (они же подъемные) дорожки, т. е. пандусы.
Характерно также, что строители в древнем Пянджикенте хорошо знали обожженный кирпич. Помещение № 24 в этом отношении особенно интересно: оно небольшое по размерам, вытянутое с востока на запад, и все четыре стены его обложены обожжёнными квадратными плитками.
Помещение № 24 было по всей вероятности какой-то особо важной кладовой, к сожалению, в ней ничего не было найдено. В помещении № 18 пол также был вымощен обожженным кирпичом. Здание III с точки зрения истории среднеазиатской и, в частности, таджикской монументальной архитектуры представляет исключительный материал и будет предметом специального исследования. Здание III находится ещё в стадии раскопочного изучения; до сих пор мы не можем представить его плана в целом, не можем даже сказать, как выглядел его фасад, который был обращен на восток, как и у зданий I и II.
Перейдём теперь к красочной росписи на северной: стене помещения № 7. Сохранившаяся роспись, хотя и занимает несколько квадратных метров и имеет бесценные куски, однако представляет лишь очень небольшую часть большой композиции. В уцелевшем куске стенная роспись делится проведённой полоской по горизонтали на верхнюю и нижнюю части. В верхнем ряду главное внимание привлекает большая круглая плотная ткань в виде ковра или паласа: на красном фоне «ковра» вытканы четырёхлепестковые синие цветы, образующие узорчатую сетку, и белые четырёхлепестковые розетки. Ткань по кругу имеет сравнительно широкий бордюр с вписанным в него полукругами, заполненными перлами; внутренность полукругов заполнена коричневатым фоном, а промежутки между ними синим цветом. В центре этого паласа, или ковра, на красочном фоне выступает ступня ноги крупной мужской несохранившейся фигуры.
Налево от красочного ковра стоит золотой жертвенник, подобный тому, что изображен в сцене с жертвоприношением на северной стене помещения № 10 в здании I. У жертвенника не сохранилось только самой верхней части, где помещена чаша с пламенем. Перед жертвенником на коленях на ковре стоит мужская фигура в праздничном кафтане из узорчатой шёлковой ткани. Ковёр белый с синей каймой и золотистыми цветами. Голова и шея у фигуры, стоящей на коленях, не сохранились в левой руке у неё золотая чаша. Поражает тонкость художественного изображения пальцев, поддерживающих чащу. Перед жертвенником справа нарисовано огромное солнце, перед которым, повидимому, и горели пламя ароматических смол в чаше жертвенника. Вся сохранившаяся в фрагментах сцена — ковёр, солнце (?), жертвенник и коленопреклонённая фигура с золотой чашей в руке — всё дано на синем фоне, который в начале раскрытия в процессе раскопок был яркосиним, а через некоторое время приобрел небесно-голубой цвет.
В нижнем ряду изображены сцены иного характера, по-видимому, не связанные с культом и носящие светский характер. Сцены эти исполнены в более Мелком масштабе; здесь нарисовано немало фигур, причём некоторые из них, как мы увидим ниже, сохранились полностью, включая и лица. К сожалению, не все в этих сценах ясно. В левом участке нижнего рада, отделенном от остальных изображений вертикальной полоской, нарисована лежащая на ложе молодая женщина, манящая к себе кого-то рукой; голова у женщины не сохранилась. У другого конца ложа виднеется бегущий юноша, который резким поворотом опрокинул высокий светильник. М. М. Дьяконов, руководивший раскопками в здании III, высказал предположение, что здесь дана сцена соблазнения молодого Сиявуша его мачехой Судабэ, женой Кей- Кавуса. Направо от этой сцены изображён осёдланный конь с двумя сидящими на нём фигурами, одна из которых мужская, а другая, повидимому, женская. Конь напоминает коня под согдийским всадником, изображённого на деревянном щите из замка на горе Муг. Дальше направо можно увидеть ряд сидящих мужских фигур. Первая из них сидит, поджав под себя ноги; стройная фигура в кафтане перетянута поясом; у фигуры не сохранилось головы и даже части правого плеча, обращена она лицом влево от смотрящего. Судя по всему, она держала в руках какой-то предмет.
Ещё далее направо в таких же позах виднеется несколько сильно фрагментированных фигур, только лицом повёрнутых вправо. Наиболее ценным и интересным ввиду своей большей сохранности является участок росписи в правой части сохранившейся композиции. Здесь прежде всего останавливает внимание следующая небольшая сцена. В головном уборе типа короны сидит какой-то мелкий владетель-дехкан, справа от него перед ним стоит почтительно на коленях фигура в головном уборе, напоминающем колпак, в простом одеянии и держит в руках высокий кувшин из обожжённой глины. Кафтан, скорее халат, у лица, несущего какие-то дары, подпоясан длинным кушаком со спускающимися вниз концами; лицо неплохо сохранилось. Слева к тому же дехкану обращена ещё одна фигура, также держащая в руках кувшин с дарами. Далее в композиции пропуск, так как роспись почти совсем разрушена, и, наконец, — последний фрагмент. Изображены в движении две мужские фигуры, обе они идут влево. Их одеяния и головные уборы весьма близки к тому, что мы описали выше. Сохранились и их лица. Характерно, что в руках у второй фигуры птица, быть может хищник, которую он несёт «в дар». Справа на уровне головы второй фигуры нарисована утка. Что это за люди? Ясно, что это не представители землевладельческой знати, а люди, по костюму своему значительно более простые. Не земледельцы ля это соседних сельских общин? Что они несут в руках в виде даров? Не подати ли это, которые они в форме «даров» приносят своим дехканам? Не надо забывать, что VI–VIII века — время, переходное от рабовладельческого общества к феодальному, и земледельцы, если и не были ещё крепостными, однако несли некоторые подати дехканам.
Таковы росписи на северной стене «зала Днваштича» в здании III.
Описанная выше живопись древнего Пянджикента является крупным вкладом в историю среднеазиатской живописи.
Автор настоящих строк в своей работе «Живопись древнего Пянджикента»[30] коснулся вопроса истории открытии древней живописи в Средней Азии. Первые серьёзные находки в этой области связаны с раскопками В. А. Шишкина в Варахше (развалины дворца бухар-худагов V–VIII веков) в 1938–1939 и 1947–1950 годах. Затем памятники живописи найдены были при расчистке завалов во дворце хорезмшахов в Топрак-Кала (Ш век) в 1945–1950 годах. Вся эта живопись может быть объединена одним внешним признаком. Во всех трёх случаях мы имеем дело со стенными росписями. По существу же живопись эта очень различна. Прежде всего она относится к разным временам,
