– Гвоздь сработал, – подумал я и отключился.
Отрывки из романа Валерия Мельникова и Семена Крюкова «Двухголовая улитка»
Глава VII
Было холодно и сыро. Серые от стирок простыни, усиливали ощущение покойницкой. Но типичная для больничных палат тишина отсутствовала. То и дело в дверях показывалась улыбающаяся медсестра, грозно сдвигала брови и срывающимся на хохот голосом объявляла, что сейчас всех посторонних будет выводить на улицу через балкон.
В палате стоял шум. На Верочку-медсестру, нашу бывшую соученицу, никто не обращал внимания. Все крутились вокруг Сеньки и его гордо поднятой вверх загипсованной ноги. Половина класса собралась полюбоваться на героя. Сенька, героически делая вид, что ему ничуть не больно, и именно этим давая знать, какую боль ему приходится терпеть. Потупив, словно девушка, глаза, он принимал комплименты и молча улыбался.
Было странно видеть в его палате наших гордых принцесс. Они успели повыходить замуж за толстые кошельки, взлететь на воображаемый Олимп и там познать горькую правду, что содержимое кошельков предназначается только для скупердяев-мужей. Сейчас бывшие одноклассницы кружились мотыльками вокруг всенародного героя и пытались вымолить для себя у Фортуны что-нибудь повеселее, чем муж на веревочке у собственного «Мерседеса».
– Сеня, тебе надо завести любовницу. Все приличные мужчины имеют любовниц.
– Как только мужчина заводит любовницу, он перестает быть приличным. – Мне приходится быть остроумным вместо Сени. У него сегодня другая роль.
– Ха-ха-ха.
– Ха-ха.
Каждая из наших красавиц произносит «ха-ха» на свой собственный манер, но от этого смешнее не становится.
– Сеня, ты такой забавный.
– Да, такой смешной.
– А бицепсы у тебя какие большие! У тебя везде бицепсы большие?
– Ха-ха-ха.
– Ха-ха.
Неожиданно «ха-ха» прекратились. Девушки расступились, пропуская к кровати Соню. Она тяжелым авианосцем проплывает мимо наших барышень к самой кровати.
– Я жду тебя дома. Есть дело, – шепнула она. Потом положила на подушку коробку и вышла.
Сеня открыл крышку. Несколько пар любопытных глаз тут же заглянули внутрь.
В коробке лежал самый обычный утюг и улитка. С тремя головами.
Эдуард Золоторевский
Василиса, ХХI век
Трень – с тихим треском разломалась игла, и половинки упали на каменистую почву. Пуфф – с негромким шелестом тело осыпалось золой, превращаясь в неаккуратную кучку. Бемс – лязгнули, падая, черные доспехи и страшный черный узорчатый меч Кащея.
«Ну, вот и все!» – устало подумал Иван и оглянулся в поисках чего-либо, пригодного для того, чтобы вытереть от темной крови широкое лезвие своего меча. Конечно, крови Кащея на нем не было, а вот потеков черной жидкой гадости из тел Кащеевой рати было вдоволь! Через отряд нечисти Ивану пришлось-таки прорубаться. А все потому, что только рядом с Кащеем надо было сломать волшебную иглу. Иван свистнул и прислушался: скоро из-за холмов послышалось негромкое ржание. Через несколько минут на заваленный изломанными черными телами пригорок вынесся конь Ивана. Серый в яблоках зверь арабских кровей игриво пританцовывал и никак не мог остановиться.
– Тшш! – прошипело мохнатое существо, устроившееся в седле. Конь, как ни странно, послушался.
– Ну что ж, Иван, – донеслось от седла. – Хозяйка наказала проводить тебя до замка, но ты и сам доедешь. Вон по той тропке езжай и скоро там будешь.
– Эй, а как же ты?
– А что я там забыл? – Кот Бабы-Яги, а в седле Иванова жеребца примостился именно Баюн, лениво почесал себя за ухом. – Это ты у нас – кащееборец, и тебе ничего не грозит, а мы – существа маленькие, ранимые. А в замке Кащеевом осталось предостаточно нечисти, которая не преминет меня сожрать! Да не боись! Заплутать ты не сможешь! Дорожка никуда, кроме замка, не ведет.
– Ладно! – ответил Иван и, походя, смахнув ногой кота на землю, взобрался в седло.
Замок Главного Злодея тридевяти земель был, по традиции, черен стенами, высок и мрачен. Узкие окна-бойницы башен и галерей, казалось, дышали мраком и холодом. И лишь одно из них светилось теплом, потому что около него стояла и смотрела вдаль высокая красивая женщина. Несмотря на солнечный полдень, ей было зябко. Она ждала, глядя на дорогу.
Облачко пыли подсказало, что ее ожидание близится к концу – из-за поворота дороги показался всадник. Она подалась вперед, стараясь скорее угадать, кто же появился на дороге к замку. Когда конный приблизился, она от удивления рухнула в кресло.
– О, нет! Это Иван! – простонала она.
– А ну, нечисть нечестивая, нежить неживая, нелюдь нелюдимая! Открывай ворота! – раздался снизу крик богатыря.
– Василиса-а! – вполне себе богатырский рев от полноты чувств окончился взвизгом. – Я, Иван-кузнец, пришел спасти себя… тебя… эта… вот, нечистая сила, как же Баюн-то говорил?.. А, во! Спасти тебя, о солнце Тридесятого царства, от страшного злодея – гадкого Кащея!
Последние слова потонули в грохоте открывающихся ворот и неуверенном гомоне слуг.
– Убил… Убил и закопал… – пробормотала Василиса.
Нет, конечно, автор ничего не перепутал, просто Васька знала этот стишок с детства… Прошло уже больше года с тех пор, как она – студентка последнего курса истфака – во время преддипломной практики попала в этот былинный мир, буквально провалившись сквозь землю. Очнувшись в сказке, она – Василиса Мельникова, вдруг оказалась той самой Василисой из рода Премудровичей, о которой ей читали сказки. И самое странное, что, заняв место любимой дочери Василия Премудрого, Василиса не утратила свои неволшебные воспоминания и опыт. Хотя, чем мог помочь опыт московской студентки начала двадцать первого века в жизни королевишны непонятного, но явно дохристианского, мира? А через месяц пребывания во дворце, когда она только освоилась с отсутствием душа, телефона, телевизора и дискотек, ее украл тот самый главгад из сказок – Кащей и уволок в свой замок. Но, как говорится, не так страшен черт, как воображение инквизиторов.
– Поздорову тебе, Василиса Премудровна! – воскликнул Иван, входя в зал. – Вот и настал твой час избавления! Я, Иван-кузнец, мамкин сын, первый (и, надеюсь, единственный) добрался до замка Кащеева и победил его! Теперь злобные чары Властелина Тьмы не властны над тобой! – Тут Иван махнул рукой, сметая все на своем пути – пальму, вазу тончайшей работы чинских мастеров, а заодно и слугу, с недоумением и страхом разглядывавшего пришельца.
«Пальму жалко… и вазу…» – пронеслось в голове Василисы, пока она с улыбкой внимала своему «спасителю».
Иван, не обращая ни на кого, кроме Василисы, внимания, продолжал заливаться соловьем, изредка будто спотыкаясь… Баюн не зря рвал когтями кожаный наплечник кузнецкого сына, в течение долгих двух месяцев похода, по поручению Бабы-Яги, поучая Ивана. Кроме дельных советов, как обхитрить этого или как грохнуть того, Баюн заставил посланца своей хозяйки выучить и пару-тройку речей позабористей. Но слова иногда будто пропадали из головы, и тогда Иван судорожно пытался ухватить ускользающую мысль и продолжить свое выступление.
Со стороны любой бы показал, что лицо Василисы во время всей речи Ивана просто осветилось изнутри от счастья, и только внимательный наблюдатель заметил бы некоторое несоответствие между самим лицом и выражением глаз, которые остались какими-то слишком задумчивыми для радостной встречи. Премудровна отчего-то не рвалась обниматься со своим спасителем, впрочем, ему и самому было бы неловко прижать к груди красавицу: герой был небрит, всклокочен, весь в грязи и пыли многоверстного
